Читать книгу - "Судьба «румынского золота» в России 1916–2020. Очерки истории - Татьяна Покивайлова"

Та же участь была уготована на прелиминарной конференции и вопросам о судоходстве на Дунае и ликвидации банд. Отметив, что вопрос о судоходстве на Дунае уже был решен в Париже, на мирной конференции, Филалити все же обещал запросить в Бухаресте инструкции. А в отношении банд, переходящих с Украины в Бессарабию^[225], румынский дипломат предложил создавать по каждому такому факту смешанные комиссии для их расследования.

Осознавая тупиковость ситуации по указанным выше вопросам, советская сторона попыталась определить приоритеты. Карахан предложил Филалити сосредоточиться на восстановлении дипломатических отношений, а другие вопросы, в том числе, о нацменьшинствах и румынских ценностях, решать позднее в дипломатическом порядке. Филалити докладывал в Бухарест, что, по его мнению, «большевики нацелены только на одно: чтобы восстановить отношения и с нами, как были восстановлены со всеми соседями, и чтобы послать к нам в Бухарест 80-100 человек, как они сделали здесь [в Варшаве], которые начнут пропаганду». Румынский дипломат считал, что «восстановить отношения с большевиками означало бы играть в их игру без всякой пользы для нас»^[226].

Румынская сторона действовала, исходя из своих приоритетов, прекрасно понимая, что Советы, несмотря ни на какие заверения, принципиально рассматривают финансовые вопросы в сцепке с бессарабским. 3 октября Авереску напомнил Филалити, что относительно Бессарабии «следует найти формулировку, позволяющую обсуждать все вопросы, вытекающие из фактического положения дел, которое сложилось в ходе событий времен войны», а «вопрос о взаимозачетах не может быть исключен из программы. Напротив, он должен явиться одним из главных пунктов для выяснения. При всех обстоятельствах наша тактика должна заключаться в выигрыше времени, мы должны быть покладистыми с точки зрения формы и очень осторожны в том, что касается сути» ^[227].

Задаче «выиграть время» отвечал неоднократно поднимавшийся на заседаниях вопрос о «московском вкладе», вызвавший горячие споры: российская делегация считала, что его следует включить в общий пункт о расчётах, а румынская настаивала на отдельном рассмотрении. Как отмечалось в материалах конференции, поступивших в Москву, Филалити уделял вопросу о вкладе и имуществе, оставленном румынским посольством в Петрограде, значительное внимание: «Он говорил по этому вопросу с особым жаром и исключительным красноречием, доказывая, что вопрос о вкладе является не только юридическим, но и вопросом простой гуманности, так как ценным в этом вкладе является не столько золото, сколько частные письма, исторические документы. Несколько раз среди делового обсуждения г. Филалити ставил перед российской делегацией ряд вопросов, относящихся именно к этому вкладу…»^[228]. В письме председателю Совета министров Авереску Филалити снова коснулся вопроса о румынских ценностях с указанием на свою беседу с Караханом. Со слов Филалити, Карахан, ссылаясь на опыт обсуждения вопроса о взаимных расчетах с польской стороной^[229], заявил, что «вопрос о расчётах один из самых назойливых, он нас задержал на одном месте в течение 6 месяцев, пока я вёл переговоры с поляками, и, вероятно нам бы потребовалось столько же, чтобы обсудить его с Вами. Так как наше желание – закончить всё как можно скорее, если мы ликвидируем вопрос о расчётах, мы легко придём к соглашению по другим пунктам; за две недели Вы и я подписываем соглашение и без необходимости в другой, последующей конференции восстанавливаем дипломатические отношения»^[230]. Филалити парировал: «Одним словом, путём отказа от наших ценностей и от возмещения того, что нам приходится от разорения нашего посольства в Петрограде? Вы знаете, что наши ценности были вкладом, сделанным одним правительством другому правительству, и как таковой он священен, что все законы обязывают вас вернуть его нам целиком и что ценности были собственностью не румынского государства, а кредитных или культурных учреждений и частных лиц. Как же вы хотите, чтобы румынское государство отказалось от того, что ему не принадлежит?»^[231].

В ответ Карахан подчеркнул форс-мажорные условия, в которых оказалась Советская Россия в 1918–1919 гг. «Да я знаю всё это, – заявил он, – но что Вы хотите, события, через которые мы прошли, были так ужасны! Когда Москве угрожал Деникин, началась эвакуация ценностей, в том числе и румынских, которые были отправлены или в Нижний Новгород, или в Пермь, или ещё куда-то. Я не смог бы Вам сказать, все ли ящики были возвращены в Москву, но, конечно, ценности не могли быть нетронутыми. Когда будете иметь у нас своего представителя, он займется этим вопросом и, конечно, в его распоряжение будут предоставлены все ящики, которые будут найдены^[232]. Потом посмотрю, какое значение вы придаёте той мизерной сумме в сотню миллионов рублей золотом. Надеюсь, что Бессарабия представляет собой нечто большее». «Ну, хорошо, господин Карахан, – заметил Филалити в ответ, – дело не только в величине суммы, но и в факте, что вы посягнули на нечто, что вы были обязаны уважать, так как это было неприкосновенно, и потом, кроме денег и металла, там были фамильные акты, акты собственности, документы, которые не имеют никакой ценности для вас, но бесценны для заинтересованных лиц. Как быть с этим?»^[233]. «Повторяю, – парировал Карахан, – что всё, что будет найдено, будет возвращено вашему представителю в Москве и, конечно, эти бумаги будут найдены неприкосновенными, но не ранее, чем будут восстановлены дипломатические отношения» ^[234].