Читать книгу - "Ельцин как наваждение - Павел Вощанов"

– Как это неважно?!

– Ну, он из этих, с Лубянки.

– Понятно. И Борис Николаевич ему поверил?

– Думаю, он ему об этом не говорил. Пока еще не говорил.

– Хорошо. Я завтра к вам приеду и при нем позвоню Басилашвили. Узнать сколько денег я передал, проще пареной репы. Надеюсь, ваш чекист после этого не скажет, что мы с артистом в сговоре?

…Прихожу к Суханову как на работу, к десяти утра, и вот уже четыре часа маюсь от безделья, сидючи у него в кабинете. Жду, когда Ельцин освободится. Как мне было сказано, сегодня он до крайности занят. Сначала у него был долгий разговор с Полтораниным, а после умчался на какую-то архиважную встречу. Но сказал – вернется.

– Лев Евгеньевич, так кто же этот чекист? Я его знаю?

– Не надо тебе этого знать! Зачем? Может, вам еще доведется вместе работать. Сам понимаешь…

Проходит еще два часа бесполезного ожидания. Надежды, что шеф вернется – практически никакой. Но и я ждать больше не могу. Сил нет. Целый день тут сиднем просидел.

– Я лучше к вам завтра заеду.

– Завтра не надо. Завтра мы уезжаем в командировку. Приходи в… – Суханов листает лежащий на столе перекидной календарь, – в следующий понедельник!

В означенный понедельник мне не до Ельцина. Не поднимая головы, работаю на «Комсомолку», пишу заметку за заметкой. Отрабатываю прогулы, не прошедшие незамеченными, – Владимир Сунгоркин, редактор Рабочего отдела, к которому я приписан, упрекнул в отсутствии должного трудолюбия. Мол, о работе политического обозревателя судят не по тому, с кем из больших политиков он на короткой ноге, а по серьезным материалам на полосе, коими Вощанов уже давно не радовал ни руководство газеты, ни ее читателей. В общем, пришлось засесть за работу. К Ельцину забегу завтра. Или послезавтра. В общем, как освобожусь, так и забегу.

Забегаю к Ельцину в пятницу. Тот опять занят, но на этот раз ждать аудиенции приходится чуть больше часа. Встречает меня почти по-приятельски – встает из-за стола, идет навстречу и обнимает. Это хороший признак. Значит, или еще не доложили про мое «казнокрадство», или не поверил в этот бред. Но в любом случае поговорить об этом надо, и снять все вопросы. Собственно, я ради этого и пришел.

– Борис Николаевич…

Ельцин жестом останавливает мой оправдательный порыв и указывает на кресла в углу кабинета: давайте сядем!

– Борис Николаевич…

– Пока не забыл! – похоже, он так и не даст мне сказать, то, что я должен ему сказать. – У меня вопрос по визиту в Японию.

– Как в Японию?! Мы же оттуда только что приехали?

– Вот по тому визиту и вопрос.

Оказывается, какой-то депутат (имя ему так и не сообщили) написал кляузу, что Ельцин-де, находясь с частным визитом в Токио, пообещал, что если станет президентом России, вернет японцам все Южно-Курильские острова. Она, эта кляуза, была разослана во множество адресов – от КГБ до Советского комитета ветеранов войны. Но главный адресат – Михаил Сергеевич Горбачев, буквально на днях ставший президентом СССР. Ельцин смеется:

– Не везет Горбачеву: первая бумага на президентском столе, и та про Ельцина!

Я уже привык к тому, что он может неожиданно и весьма круто поменять тему разговора. Но знаю и то, что очень не любит, когда то же самое делает кто-то другой. Поэтому не тороплюсь со своим рассказом про поездку в Питер. И вот шеф стукает ладонью по столу, что, как правило, свидетельствует о резюмирующем разговор выводе:

– Никаких фактов у этого депутата нет. Но! – шеф поднимает вверх указательный палец, – вы будьте наготове. Возможно, потребуется хорошая статья про то, что Ельцин в Японии обсуждал исключительно вопросы будущего мирного договора и взаимовыгодного экономического сотрудничества.

Пожимаю протянутую для прощания руку и делаю вид, что вспомнил кое-что важное, о чем должен был сообщить:

– Борис Николаевич, деньги я отвез.

– Какие деньги?

– Те, что вы дали на лечение Никиты Михайловского и дочерей двух ленинградских актеров.

– А-а, вы об этом, – на лице Ельцина не чувствую никакого интереса ни к моему сообщению, ни к теме в целом. – Хорошо.

А теперь главное:

– Мне Лев Евгеньевич рассказал, что тут кое-кто утверждает, будто о я взял у вас больше, чем отвез в Питер. Так вот…

Шеф останавливает меня протяжным «Та-ак!».

– Я слышал об этом. Но если б поверил, то вас бы сейчас в этом кабинете не было. Я понятно выразился? И закроем этот вопрос.

С одной стороны, приятно, что шеф мне верит, но, с другой, как-то неловко, что усомнился в его доверии. И, чтобы как-то сгладить свою неловкость, возвращаюсь, как мне кажется, к главному для него:

– Питерские просили вам передать огромную благодарность за помощь, – в ответ Ельцин молча кивает. – Думаю, в артистической среде это будет иметь положительный резонанс…

Ельцин морщится:

– Есть правило, которого я стараюсь придерживаться: ты помог – забудь, тебе помогли – помни!

Бегу к метро под проливным дождем. Чувствую, с волос за ворот куртки стекает холодная струйка. Неприятно, но стараюсь не обращать на это внимания. Мне чертовски хорошо сейчас. Можно сказать, радостно. «Ты помог – забудь, тебе помогли – помни», – какое удивительное жизненное правило! За него, за это правило, я готов простить ему многое. И то, что впустую потрачено столько нервов. И что так часто бывало до боли стыдно. И что вдоволь наслушался от коллег обвинений в лицемерии и вранье. Все это готов простить. Прощу даже то, что по его милости Леша Царегородцев, работающий с ним со времен Свердловского обкома, за мои заметки «про Ельцина» называет меня «пятновыводителем».

…Июль. Нестерпимый, редкостный для Москвы зной. В другое время взял бы отпуск да уехал куда-нибудь на природу, но сейчас не могу – рабочие издательства «Правда», наперекор своему руководству и настойчивым требованиям райкома партии, избрали меня делегатом XXVIII съезда КПСС. Вот и ношусь теперь челноком между Кремлем и улицей Правды! Днем заседаю на партийном съезде, в перерыв пишу в редакции очередную заметку, вечером опять заседаю, а после «отбоя» еду в редакцию, чтоб обсудить с коллегами итоги минувшего дня. Ни на что другое не хватает ни сил, ни времени.

Чтобы написать заметку в завтрашний номер, у меня совсем мало времени. Час-полтора, не больше. Поэтому стараюсь ни на что не отвлекаться, особенно на телефон. Тем более что звонят часто и со всей страны. Правда, вопрос у людей в основном один и тот же: от этой партии можно ожидать перемены к лучшему, или она уже ни на что не способна? Поэтому, когда секретарь редактора сообщает, что кто-то очень настойчиво просит пригласить меня к телефону, даю волю чувствам: да что ж это такое, черт вас подери?! Но она уже сказала, что я на месте, поэтому не отвертеться, приходится идти к телефону. Но раздражение преодолеваю с трудом: