Читать книгу - "Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников"

– Поляки согласовали с нами твоё награждение орденом Грюнвальда. Всё равно тебе надо внести на поездку в Польшу наравне со всеми 500 рублей.

Накануне отбытия поезда с ветеранами войны в Доме дружбы проходил инструктаж, как общаться с польскими товарищами, чего можно или не следует касаться. В это время к сидевшему в зале Котельникову подошёл незнакомый человек и подал знак следовать за ним.

В одной из комнатушек внизу у раздевалки, предварительно удостоверившись, что это именно тот, кто ему нужен, незнакомец извлёк из конверта 500 рублей, внесённых Юрием заранее, как это было положено, и возвращая их сказал:

– Заберите свои деньги. Вы не едете. До свидания…

Чьих это рук дело – не было загадкой. Понял также почему канул в небытие польский орден. Чего горевать! Надо было опустить ствол пониже, когда ещё шла война. А теперь что? Зато пакостник был назначен старшим одного из вагонов с ветеранами!

Конечно, было обидно. Главное, где это произошло! В доме, где со дня основания Общества советско-румынской дружбы Котельников был членом Правления, на протяжения десятилетий встречал и провожал на Киевском вокзале либо в аэропорту Внуково румынские государственные и общественные делегации, приветствовал их по поручению СОДа и Общества, участвовал в приёмах как в самом Обществе дружбы, так и в румынском посольстве, которым многократно награждался. На протяжении многих десятилетий руководил отделом массовых мероприятий, затем, став членом Президиума, возглавил отдел культуры, заменив Ираклия Лаурсабовича Андроникова, который ушёл с этой должности после кончины дочери.

Оплёванный, униженный, покидал он «Дом дружбы». А ведь здесь работало немало его друзей начиная с рядовых членов Общества и, заканчивая его председателем Василием Ивановичем Конотопом – в те времена 1-м секретарём Обкома партии Московской области и его заместителем Анной Геннадиевной Цукановой. Царство им небесное.

О том, что снятие с поездки затеяно отстранённым от должности бывшим недолго главным особистом партизанской дивизии, сомнений не было. Каким-то образом он пронюхал, что Котельникову должны в Варшаве (по представлению подписанным С. А. Ковпаком и бывшим начальником штаба дивизии В. А. Войцеховичем – на запрос польской стороны) вручить орден Грюнвальда второй степени.

– Этого ещё не хватало! – взбесился бывший нач. Особого.

Одолевали мысли и самого Котельникова, давно ставшего подполковником: «Проглотить? Или по достоинству отплатить? Одна разрывная пришлась бы кстати, хотя бы за жизнь старшего сержанта Репко.

А потом? Сидеть придётся. Пока разберутся! За это время можно окочуриться от одного сознания, где очутился… Поди знай, что допущенная во время войны промашка будет наказуема весь послевоенный период. Он губит ни в чём не повинных, честных, порядочных, отважных людей.

Ещё во время войны выдворенный из органов госбезопасности, но пристроенный не без содействия подобных ему дружков, «заслуженный кляузник и мститель» уже работал лектором одного из райкомов партии столицы. Видимо, не мог забыть изгнание из партизанской дивизии и решил свести счёты и с Вершигорой.

…В тот поздний час Котельников, вернувшись домой, застал уснувшего на диване с котом под бородой генерала Вершигору.

Едва тот проснулся, ещё щуря сонные глаза, забыв, что час поздний, ни с того ни с сего закричал:

– Чего ты его не шлёпнул?!

Изумлённый столь неожиданным вопросом, Котельников спокойно спросил:

– Кого?

– Кого, кого… – громко, залитым густой краской большого лица, вскрикнул Вершигора. – Жмуркина!

Юрий злобно усмехнулся:

– Ах, вот оно что! Не вы разве ещё в тылу врага мне сказали: «Правильно, старший лейтенант, что не ухлопал его!» И тут же добавили: «Как говорится, не трожь «г», чтобы не воняло!» Это было, когда он расстрелял абсоютно ни за что Героя Сталинграда старшего сержанта Репко и хотел расстрелять ещё двоих, а вы отменили его приказ!

– Поклёп!

– На вас?

– В ЦК сегодня разбирались!

– А за что?

– Будто я вывёз пианино от ксёндза в Польше, когда мы там совершали рейд! Ты когда-нибудь видел у меня пианино? Тогда в штабе! Какое-то пианино, которое я вложил в карман и увёз! После войны жена приобрела в магазине пианино для сынов… Теперь приходится расхлебывать. После доктора Зимы… Непонятно, что ли!?

Котельников спохватился:

– Минутку! Дивизия у нас вся была на конной тяге. Если, скажем, предположить, что пианино погрузили на повозку, даже если бы она была на рессорах! По бездорожью среди лесов с ухабами, рытвинами, болотами с буграми да чёрт знает, что еще там попадало под колёса, от этого пианино максимум через пару километров остались бы одни дрова! Неужели в ЦК не могли это докумекать?!

Вершигора замер с приоткрытым ртом:

– Юр! Это гениально.

– Ничего гениального здесь нет. Просто надо представить себе на минутку нашу партизанскую действительность.

– Слушай, позвони им завтра, а? И скажи об этом. Я дам номер телефона.

Котельников признался:

– Уложи я тогда в самом начале Жмуркина, вы бы это не одобрили, а моя жизнь пошла бы кувырком. Это уж точно! Хотя, должен признаться, ещё чуть-чуть с его стороны – и я бы пульнул…

Котельников позвонил в ЦК партии. Пригласили придти. Высказал абсурдность всего затеянного. Высмеял саму возможность везти по лесному бездорожью с ухабами пианино, которое после такой транспортировки было бы пригодно только на дрова.

– Что касается самого Петра Петровича Вершигоры, это человек на редкость порядочный и в высшей степени благородный… Бессребреник!

Защитника своего командира успокоили и поблагодарили. У него создалось впечатление, что там вначале не разобрались и, пожалуй, теперь, после взволнованного разговора с бывшим партизаном, поняли, что хватили через край. Велели передать генералу Вершигоре, чтобы через полгода написал заявление и выговор будет снят, хотя, согласно правилу, необходим год…

Юрий сразу помчался домой к Вершигоре. Обрадованный беседой в ЦК, рассказал всё, как было. Передал своё впечатление:

– Там поняли, что дали маху, поверив кляузнику! По-моему, сами уже не рады. Оттого и пошли на попятную. Это точно!

Вершигора слушал, но никак не реагировал. Молчал. Казалось, его ничего не интересует. За всё время не произнёс ни единого слова. Это расстроило Юрия, и он собрался уходить.

Здесь Ольга Семёновна, жена Петровича, присутствовавшая при рассказе, тихо шепнула, что он всю ночь не спал и очень нервничал, поэтому она напичкала его успокоительными каплями.

– Оттого он такой вялый, – пояснила она. – Может быть, уснёт?

– Он уже, по-моему, спал во время моего рассказа…

День спустя Юрий позвонил Петру Петровичу. Ольга Семёновна сказала, что он поспал, но чувствует себя неважно и решил, что ему надо как следует отдохнуть. Позвонил в Кишинёв своему другу детства.