Читать книгу - "Сталин - Святослав Рыбас"

Я думала, что сама задохнусь, я впилась руками в стоявшую возле молодую знакомую докторшу, — она застонала от боли, мы держались с ней друг за друга.

Душа отлетела. Тело успокоилось, лицо побледнело и приняло свой знакомый облик; через несколько мгновений оно стало невозмутимым, спокойным и красивым. Все стояли вокруг, окаменев, в молчании, несколько минут, — не знаю сколько, — кажется, что долго.

Потом члены правительства устремились к выходу, — надо было ехать в Москву, в ЦК, где все сидели и ждали вестей. Они поехали сообщить весть, которую тайно все ожидали. Не будем грешить против друг друга — их раздирали те же противоречивые чувства, что и меня, — скорбь и облегчение…

Все они (я не говорю о Берия, который был единственным в своем роде выродком) суетились тут все эти дни, старались помочь и вместе с тем страшились — чем все окончится? Но искренние слезы были в те дни у многих — я видела там в слезах и К. Е. Ворошилова, и Л. М. Кагановича, и Г. М. Маленкова, и H. А. Булганина, и Н. С. Хрущева. Что говорить, помимо общего дела, объединявшего их с отцом, слишком велико было очарование его одаренной натуры, оно захватывало людей, увлекало, ему невозможно было сопротивляться. Это испытали и знали многие, — и те, кто теперь делает вид, что никогда этого не испытывал, и те, кто не делает подобного вида.

…Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина, — Валечка, как ее все звали, — экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей.

Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту, — наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только „начальников“ — генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, — наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо и никогда не получали отказа.

…Поздно ночью, — или, вернее, под утро уже, — приехали, чтобы увезти тело на вскрытие. Тут меня начала колотить какая-то нервная дрожь, — ну, хоть бы слезы, хоть бы заплакать. Нет, колотит только. Принесли носилки, положили на них тело. Впервые увидела я отца нагим, — красивое тело, совсем не дряхлое, не стариковское. И меня охватила, кольнула ножом в сердце странная боль — и я ощутила и поняла, что значит быть „плоть от плоти“. И поняла я, что перестало жить и дышать тело, от которого дарована мне жизнь, и вот я буду жить еще и жить на этой земле.

Всего этого нельзя понять, пока не увидишь своими глазами смерть родителя. И чтобы понять вообще, что такое смерть, надо хоть раз увидеть ее, увидеть, как „душа отлетает“ и остается бренное тело. Все это я не то чтобы поняла тогда, но ощутила, что это прошло через мое сердце, оставив там след.

И тело увезли. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, — все вышли. Сняли шапки и те, кто стоял на улице, у крыльца. Я стояла в дверях, кто-то накинул на меня пальто, меня всю колотило. Кто-то обнял за плечи, — это оказался Н. А. Булганин. Машина захлопнула дверцы и поехала. Я уткнулась лицом в грудь Николаю Александровичу и наконец разревелась. Он тоже плакал и гладил меня по голове. Все постояли еще в дверях, потом стали расходиться.

…Было часов 5 утра. Я пошла в кухню. В коридоре послышались громкие рыдания, — это сестра, проявлявшая здесь же, в ванной комнате, кардиограмму, громко плакала, — она так плакала, как будто погибла сразу вся ее семья… „Вот, заперлась и плачет — уже давно“, — сказали мне.

Все как-то неосознанно ждали, сидя в столовой, одного: скоро, в шесть часов утра, по радио объявят весть о том, что мы уже знали. Но всем нужно было это услышать, как будто бы без этого мы не могли поверить. И вот, наконец, шесть часов. И медленный, медленный голос Левитана или кого-то другого, похожего на Левитана, — голос, который всегда сообщал нечто важное. И тут все поняли: да, это правда, это случилось. И все снова заплакали — мужчины, женщины, все… И я ревела, и мне было хорошо, что я не одна и что все эти люди понимают, что случилось, и плачут со мной вместе.

Здесь все было неподдельно и искренне, и никто ни перед кем не демонстрировал ни своей скорби, ни своей верности. Все знали друг друга много лет. Все знали и меня, и то, что я была плохой дочерью, и то, что отец мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки любил меня, а я любила его.

Никто здесь не считал его ни богом, ни сверхчеловеком, ни гением, ни злодеем, — его любили и уважали за самые обыкновенные человеческие качества, о которых прислуга судит всегда безошибочно»⁶⁴².

Рыдала вся страна. Людям было не то что жалко Сталина, они чувствовали — кончилась эпоха, кончилось очень трудное, даже мучительно трудное, трагическое великое время. Он ушел, а они остались. И им надо жить без него, осмыслить свою жизнь, которая уже тоже становилась историей.

Шестого марта утром в Колонный зал Дома союзов, где стоял гроб с телом Сталина, пришли руководители страны. Сталин лежал в своем старом кителе генералиссимуса, который по случаю почистили и подшили обтрепанные рукава. Зал был пуст, лишь несколько человек да распорядители скорбной церемонии растворялись в его пространстве. Распорядители устанавливали возле гроба венки. Неподалеку от гроба стояла группа членов Политбюро — Маленков, Берия, Хрущев, Молотов, Каганович, Микоян. Громко рыдал Хрущев, остальные грустно молчали⁶⁴³.

К тому времени уже был проведен пленум ЦК, председателем Совета министров стал Маленков, заместителями — Берия, Молотов, Булганин, Каганович. Хрущев остался секретарем ЦК и членом Президиума ЦК. Берия получил в кураторство МВД СССР, объединившее МГБ и МВД.

Однако Маленков, оставаясь секретарем ЦК, председательствовал и на заседаниях Президиума ЦК, то есть был главным. «Молодых» выдвиженцев, Брежнева, Пегова, Пономаренко, вывели из Секретариата ЦК.^[49]

Брежнев получил маленький пост — заместителя начальника Главного политического управления Военного министерства (курировал Военно-морской флот). Это было падение с высот. Как вспоминала Виктория Петровна Брежнева, жена Леонида Ильича, после пленума Брежнев, Аристов, Пономаренко собрались у них в квартире, из которой рабочие хозяйственного управления ЦК уже выносили мебель, и, сидя на полу на газетах, пили водку, не зная, что будет с ними завтра, арестуют или нет.

Триумвират наследников, Маленков, Берия, Хрущев, также, как когда-то другой триумвират, Каменев, Зиновьев, Сталин, начал управлять страной.

Девятого марта саркофаг с телом Сталина установили в мавзолее рядом с саркофагом Ленина.