Читать книгу - "Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II - Михаил Долбилов"

Третья жалоба, изложенная правильным и стилистически точным языком, была подана за подписями реальных лиц: доктора Касселя, купца Карасика, еще двух купцов, врача и провизора. Аргументация в ней лучше продумана и «откалибрована». Хотя и на сей раз просители выдвигали против Собчакова сомнительные обвинения личного свойства, придававшие жалобе сходство с доносом (например, в распространении «нигилизма и лжеучений» или в сожительстве с «молодой падшей женщиной»), в целом их претензии сформулированы в терминах несогласия с той тенденцией в образовательной политике, которую, по их мнению, олицетворял Собчаков. Жалоба изображала его антиподом предшественника – Бессонова, который сумел «в короткое время своего управления» вселить «в сердца молодых питомцев подведомственных ему училищ горячую и искреннюю любовь ко всему родному русскому». Напротив, Собчаков сделал все, чтобы оттолкнуть от себя учащихся. Он «присоединился к партии врагов еврейского образования и русского дела, имеющей во главе попечителя учебного округа» (Корнилова), и выступил с «инициативой запрещения воспитанникам раввинского училища продолжать курс наук в университетах», чтобы «заградить евреям путь к развитию своих способностей для служения интересам Отечества». Не дожидаясь официального разрешения, он стал творить произвол на переводных экзаменах в 7-м классе училища (окончание 7-летнего курса давало право поступать в университет), в результате чего удовлетворительные оценки были выставлены лишь пятнадцати ученикам из тридцати^[1753].

Министр Толстой и его товарищ И.Д. Делянов сочли дело достаточно серьезным и потребовали от Корнилова подробных объяснений. Многие мероприятия осуществлялись в ВУО почти независимо от министерства, поэтому нарекания на произвол местных чиновников учебного ведомства могли усиливать уже возникшие в центре опасения. Так, прочитав утверждение жалобщиков, будто Собчаков вынашивает план перекрыть евреям доступ в университет, Делянов распорядился «справиться, было ли представление», – иными словами, не проводит ли ВУО свою политику явочным порядком. Другим знаком недоверия явилось то, что, пересылая в Вильну копии жалоб, МНП не сообщило имен подписавших третью из них, тем самым дав повод считать ее также анонимной^[1754].

Собчакову было сравнительно нетрудно опровергнуть обвинения в «нигилизме» и разврате^[1755]. Не признавал он за собой и склонности к юдофобии, даром что ею насыщена риторика этого же самого документа. Но ужесточение им требований к объему и уровню знаний экзаменующихся учеников оставалось бесспорным фактом (плачевный исход экзаменов летом 1866 года, по всей вероятности, и переполнил чашу терпения недовольных его директорством). Собчаков настаивал на полном соответствии своих действий указаниям МНП, которое «еще в 1864 году поставило на вид раввинскому училищу, что из него, по окончании полного курса наук, выпускаются безграмотные воспитанники»^[1756]. А раз так, утверждал он, то специально заботиться о поступлении учеников в университет еще рано – пусть сначала усвоят знания в объеме училищной программы.

Эта тема развита в благоприятном для Собчакова рапорте инспектора ВУО, курировавшего еврейские училища, Г.Э. Траутфеттера. Он солидаризировался с мнением Собчакова о том, что «поступление бывших воспитанников раввинских училищ в университеты есть уклонение от прямого их назначения, ибо цель Правительства при учреждении раввинских училищ состояла в том, чтобы б[ывшие] воспитанники… действовали просветительно на еврейский народ…». В принципе того же мнения придерживался и Бессонов, но тот, как мы видели, пытался компенсировать эту установку личным патронажем над подающими надежду учениками. Собчаков был намерен исполнять ее буквально.

В интерпретации Траутфеттера и Собчакова противниками подлинного просвещения евреев представали сами податели жалоб, которые будто бы олицетворяли собой своекорыстную элиту, безразличную к потребностям «массы еврейского народа»^[1757]. Собчаков считал выразителями интересов этого меньшинства некоторых преподавателей раввинского училища, обойденных при недавних кадровых переменах, но полагал при этом, что они стремятся достичь много большего, чем вакансий в училище:

…наука еще слишком мало содействовала к пробуждению между евреями чувства уважения к порядку и закону, [так что] даже лучшие из них, поставленные во главе образования, не чужды стремлений составить отдельную жреческую касту, которая, соединяясь посредством изучения халдейской науки в одно крепкое целое, могла бы посредством своего изворотливого талмудического ума управлять остальным населением края^[1758].

Одна только фразеология выдает исходную посылку Собчакова – «теорию» кагала. «Дух кагального самоуправления» он находил даже в таких обычных для учебного заведения реалиях, как складывание педагогических династий (Каценеленбогены, Шерешевские и Шрейберы) или уловки учеников вроде списывания и подсказок^[1759].