Читать книгу - "Когда мы были чужие - Памела Шоневальдт"

На одной из станций носильщик знаками показал, что мы будем здесь стоять не меньше часа. Поняв по моему лицу, что мне очень хочется выйти ненадолго из вагона и подышать воздухом Пенсильвании — так носильщик назвал эти края — Йозеф изобразил жестами, чтобы я пошла прогуляться, а он приглядит за моим походным мешком. Что ж, оставшиеся деньги, ножницы-журавль, камешек из стены нашего дома и лоскут, где вышит Опи, надежно спрятаны у меня в кармане передника, так что, наверно, можно оставить мешок под присмотром Йозефа и чуть-чуть пройтись.

Вдоль путей протянулся деревянный тротуар — мне странно было идти по этому помосту. На станции разносчики продавали пироги с мясом, плетеный хлеб с солью и пиво, которое они наливали в жестяные кружки, прикованные длинными цепочками к бочкам. Женщина торговала изогнутыми желтыми фруктами. Она сказала, что это бананы, и дала мне вдохнуть их сладкий аромат. Я заплатила пенни, и мальчишка рядом с ней продемонстрировал, что делать дальше, а потом весело расхохотался, когда я скривилась, надкусив горькую кожуру. Торговка взяла у меня банан, ловко раскрыла шкурку и протянула мне, дав понять, что есть надо бархатистую белую мякоть.

— Первачок, — ласково фыркнула она в мой адрес, а потом сказала что-то насмешливому мальчишке, отчего он весь съежился и стал как будто меньше ростом.

Я поспешно отошла в сторону и тогда уже наконец решилась отведать свой первый в жизни банан. О! Сливочная, нежная сладость таяла во рту, как заварной крем. Я ела медленно, смакуя каждый кусочек, и тут мне перебежала дорогу странная горбатая кошка — полосатая и как будто в маске, да еще и хвост толстенный. Кто бы знал, что в Америке даже кошки не такие.

Над головой у меня протянула ветки вишня — вся сплошь увешанная темно-красными ягодами. Какие же сладкие, с нашими и не сравнить! Ох, как бы мне хотелось собрать их в глубокую хлебную тарелку, принести Дзии и сказать ей: «Ешь, сколько хочешь, хоть по локоть погрузись в вишни!» Я потянулась сорвать еще ягод, как вдруг из-за куста выскочила уродливая плоскомордая собачонка и яростно залаяла на меня. Следом вылез светловолосый парнишка, велел ей уняться и, пристально глядя мне в лицо, показал три замызганных пальца. На поясе у него болтался пустой холщовый мешок.

У нас дома никто не спросил бы денег за ягоды на диком дереве, но, может быть, здесь так принято? Я откажусь платить, и это дойдет до Кливленда, где меня сочтут воровкой? Я показала ему два пальца, он кивнул и принялся обирать ягоды с дерева. Перескакивая с ветки на ветку, он ловко бросал вишни в мешок обеими горстями, затем легко спрыгнул вниз, держа мешок в зубах. Когда я поблагодарила его и отдала деньги, он вытащил из кармана маленькую рогатку, засвистал и заулюлюкал, и я в ужасе подхватила свой мешок, после чего бросилась бежать со всех ног. Добежав до станции, я увидела, что все пассажиры уже зашли в поезд, и тут он дернулся, набирая ход.

— Нет! Подождите! — крикнула я.

В ту же секунду Йозеф высунулся из тамбура, что-то прокричал мне и протянул руку. Я ухватилась за нее и прыгнула, не выпуская мешок с вишнями. И вот я уже стою на площадке, а ветер развевает мою юбку, и поезд едет все быстрей и быстрей. Йозеф поддерживал меня, пока я переводила дыхание, а потом вежливо отступил в сторону.

— Grazie, — выдохнула я. — Grazie, grazie!

Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.

Устроившись на своем сиденье, я угостила его. Он подставил сложенные лодочкой ладони и предложил ягоды остальным. Мы быстро опустошили мешок, облизывая пальцы и выбрасывая косточки в окно. Потом поляки снова задремали, а за окном мелькали зеленые поля Пенсильвании, маленькие домики и станции.

Проснувшись, поляки сдинули свои тюки, так что получилось подобие стола, и принялись играть в карты. Из соседнего отсека узколицый мужчина в меховой шапке сначала внимательно наблюдал за их игрой, а потом присоединился к ней. Он охотно повышал ставки, несмотря на то, что его спутница все время тянула его за рукав, призывая угомониться. Я вспомнила Эмилио, за которого вышла кузина моей матери, и который проиграл в карты все ее приданое. Меховая Шапка вынул из кармана красивую пенковую трубку, поставил ее на кон и проиграл. Как-то раз Эмилио чуть было не проиграл всю свою отару, но Карло вовремя вытолкал его из таверны, злобно чертыхаясь: «Идиот! Тупее овец на свете только игроки в кости!»

— Питтсбург! — закричал проводник, но за окном стоял такой густой туман, что ничего не было видно. Альфредо из Пескассероли не писал, что здесь бывают туманы. В разных концах вагона пассажиры стали собирать в кучку детей и вытаскивать вещи в проход. Меховая Шапка с женой тоже заторопились на выход.

— Горы в Огайо? — спросила я у Йозефа, жестами пояснив, о чем я спрашиваю.

Он покачал головой и показал раскрытую ладонь. Другой мужчина, улыбаясь, потопал ногой — плоско, как этот деревянный пол. Он изобразил в воздухе волнистые холмы и нахмурился: горы — это плохо. Видели ли они когда-нибудь сверху поля, играющие, точно волны, под ветром? Солнце, поднимающееся над дальними вершинами, или весенние всходы на бурых откосах? Не надо думать о земле. Думай о работе, о деньгах, о том, чтобы вновь увидеть Дзию. Я молча смотрела в окно, где постепенно сгущался вечер, пока проводник не прошел мимо по проходу, громко выкрикивая:

— Кливленд! Кливленд!

Пассажиры зашевелились, собирая багаж. Дзия бы недовольно нахмурилась, когда я позволила полякам расцеловать меня на прощание. Йозеф прижимал руки к сердцу, что-то говорил, но тут раздался громкий свисток, поезд тронулся, и в этот момент я поняла, что оставила мешок с едой в вагоне.

Рядом со мной на платформе люди говорили по-итальянски, но я не решилась подойти к ним: все целовались, обнимались, пожимали друг другу руки, кричали слова прощания и приветствия, и семьи одна за другой покидали станцию, в окружении радостных лиц, под гомон встретивших их родственников. Молодые мужчины, которых пришли встретить их друзья, общались с веселой непринужденностью, точно не виделись всего неделю. Трое венгров надели наплечные мешки и решительно двинулись прочь, следуя указаниям нарисованной от руки карты. И неожиданно я осталась одна.

Разумеется, Карло не пришел. Даже если он в Кливленде, откуда ему знать, что я приеду именно сегодня вечером? Как же глупо было надеяться, что я увижу на платформе его остроконечную шапку, что он скажет мне в своей обычной грубоватой манере: «Ты чего-то долго собиралась», а потом подхватит мои вещи и отведет в наш новый дом.

Поезд уехал, и последние огоньки исчезли в темноте. Смотритель, подметавший мусор на платформе, мельком на меня глянул и вернулся к своему занятию. Я подхватила мешок и направилась к железным вокзальным воротам. Газовые фонари бросали тусклый свет на мокрый булыжник. Спотыкаясь, кто-то перешел через улицу, прозвенели по камням подбитые гвоздями подошвы. Я прислонилась к стене. И что теперь? Что делал Альфредо, где он провел свою первую ночь в Питтсбурге? Наверно, его встретил какой-нибудь четвероюродный кузен, уже обжившийся в городе, и отвел к себе. У меня закружилась голова, и я плотнее прижалась к стене. Мне вспомнилось, как однажды, когда я собирала травы, мышка выскочила на открытое место, взобралась на камень и в ужасе вертела головой из стороны в сторону, дрожа всем тельцем. «Беги! — крикнула я ей и захлопала в ладоши. — Беги, не то коршун схватит тебя».