Читать книгу - "Русская повседневная культура. Обычаи и нравы с древности до начала Нового времени - Татьяна Георгиева"

В XV веке поток итальянцев, приезжающих в Москву, увеличился. Фряги были преимущественно ремесленниками — ювелирами, денежными мастерами, строителями каменных зданий и крепостных стен, пушечными мастерами и т. д. Все они находили себе применение, тем более что при Иване III в Москве начинается большое строительство. Новые стены Кремля, как было упомянуто, были сложены из красного кирпича, построены новые башни. Главной башней Кремля стала Спасская; над ее воротами красовался герб города — Георгий Победоносец, поражающий копьем змея.

Иван III Великий, очевидно по совету своей жены Софьи, пригласил из Италии архитектора Аристотеля Фиораванти. Платили ему по тем временам большие деньги — десять рублей в месяц.

Муроль^[3] Аристотель, как любил называть его Иван III, был приглашен в Москву для строительства собора вместо разрушенного землетрясением, случившимся 20 мая 1474 года. «Бысть трус во граде Москве», — записал летописец.

Иван III посоветовал итальянскому архитектору взять за образец владимирский Успенский храм. Аристотель Фиораванти отправился в прославленную на всю Русь своим каменным зодчеством недавнюю столицу суздальских князей — Владимир.

Многое в построенном за четыре года под его руководством русскими каменщиками и плотниками Успенском соборе напоминало древнерусское зодчество, но в то же время собор не был простым повторением владимирского храма. Талантливый архитектор сумел совместить достижения мастеров своей родины с наследием древних строителей гостеприимно принявшей его страны.

В день освящения собора в 1479 году великий князь дал обед высшему духовенству и боярам. Фиораванти приехал во дворец рано, часов в 10 утра, как ему было сказано. Два стольника, стоявшие у крыльца, кланялись гостям большим поклоном, говорили каждому: «Великий князь, воздаючи честь гостю, повелел тебя встретить» — и провожали в покои.

Иван III сидел на троне, окруженный боярами. Не доходя нескольких шагов, Фиораванти остановился для приветствия. Иван пожаловал гостя к руке и, ласково улыбнувшись, добавил: «Поешь нынче со мною хлеба-соли, муроль!»

Итальянца поразило обилие кушаний. Подавали множество разнообразных блюд, мясных и рыбных, горячих и холодных, солений и сладких. Обносили разными винами. А мед стоял на каждом столе в огромных тазах с ковшами, чтобы гости сами его черпали, сколько захотят.

Только к вечеру закончился обед. Сытые и хмельные, с трудом добрались гости до своих возков, стоявших довольно далеко — близко ко дворцу подъезжать не разрешалось.

При Иване III кремлевская Соборная площадь приобрела современный торжественно-праздничный облик. Здесь стали проводиться пышные церемонии, приличествующие Третьему Риму. Каждый собор имел свое назначение: в Успенском венчали на царство, в Благовещенском крестили царских детей и совершали обряд бракосочетания, Архангельский стал усыпальницей великих князей, а затем и царей.

На Руси с X века существовала повинность, именовавшаяся «повоз», по которой население было обязано обеспечивать княжеских гонцов лошадьми и повозками.

В XIII веке на Руси по ямам (поселения вдоль почтового тракта через каждые 20–30 верст) были созданы дворы для оперативной смены курьерских лошадей. Самих курьеров, гнавших подводы и кибитки от яма к яму, прозвали ямщиками или, еще точнее, ямскими охотниками — потому что становились ими охотно, без принуждения. Но одной «охоты» было мало — принимали на государеву службу людей надежных, грамотных. Избранник целовал крест на том, что будет служить верой и правдой, а односельчане письменно ручались, что он человек хороший и, стало быть, для серьезного дела годен. Требования к почтарям были высокими: «чтоб люди добрые, не пьяницы и животом прожиточны».

Занятие ямщиков называлось ямской гоньбой. Иностранцев удивляло, что скрипучие подводы мчались по ухабистым дорогам проворнее европейских почтовых экипажей. Выносливых лошадок погоняли кнутами столь же выносливые и расторопные мужики в ярких зипунах, с сигнальными рожками. Зипуны были дорогими, они переходили по наследству от отца к сыну вместе с традицией носить окладистые бороды и привычкой пренебрегать сигнальными медными рожками, которые входили в снаряжение. Но почтари по старинному московскому обычаю предпочитали давать знать о своем приближении лихим посвистом, а рожком брезговали, считая его «заморской бесовщиной». Завидев вдали очередной ям, мужики оглушительно свистели в два пальца, призывая сменщиков. Они объясняли пассажиру, что так будет слышнее да и кони под свист скорее мчатся. И выносливые лошадки действительно прибавляли шагу.

Ямская гоньба не стихала до конца XIX века, хотя сами ямские дворы в 1782 году были переименованы в почтовые станции. Не только почетной была государева служба, но и опасной, а дисциплина строгой. Путников подстерегали зной и стужа, разбойники и лютые звери. За опоздание били батогами, сажали в острог. Рассказы о «романтике» ямщицкой жизни не менее увлекательны, чем иные детективные романы. А вот песни и романсы, затрагивающие эту профессию, переполнены грустью.

Окончательно привел в порядок почтово-ямское дело Иван III. И это у него вышло так хорошо, что спустя 20 лет после его смерти ведомство работало с удивительной точностью и скоростью. Австрийский посланник Сигизмунд Герберштейн писал: «С помощью великокняжеской почты я доехал от Новгорода до Москвы за 72 часа, а один из моих служителей даже за 52 часа, что достойно восхищения — нигде в Европе не найти такой скорости». И это неудивительно — нигде в Европе к тому времени почта не была государственной. Почтовые кареты знаменитого на Западе немецкого общества «Турн и Таксис» тащились как черепахи, к тому же немцы ломили за каждое письмо неслыханные деньги. А в Москве к 1550 году в Кремле существовало уже специальное госучреждение — Ямская изба, управлявшая почтовыми делами. И ямщики поголовно подчинялись только ей. Мало того, каждый ямщик, где бы он ни работал, принимал присягу только в Москве. Очень скоро изба была переименована в Ямской приказ, то есть в министерство. А с Московским государством шутки были плохи уже тогда — ленивого ямщика за опоздание могли и посечь.

Шаг к международному сообщению был сделан стараниями главы Посольского приказа Афанасия Ордина-Нащокина, который 18 мая 1665 года заключил договор с голландцем Ван Сведеном об организации регулярной почты с зарубежными государствами. За услуги голландцу полагалось «на всякие расходы 500 рублёв да соболей на 500 рублёв в год». Сумма немаленькая, но Сведен пожадничал, стал промышлять контрабандой и через три года попался. Его преемник, датчанин Марселиус, тоже жадничал, но в меру и дело свое знал. При нем письмо из Москвы в Вильно шло всего восемь суток. А вот Андрей Виниус, первый московский почтмейстер, умудрился в 1675 году так развернуть почтовое дело, что установил регулярное сообщение с Китаем.

Примерно в то же время в нашем языке появилось само слово «почта», и перевозчиков писем стали называть почтарями. Афанасий Ордин-Нащокин ввел для них специальную форму — зеленый суконный кафтан с красным двуглавым орлом на левом и почтовым рожком на правом рукаве. За утерю госкорреспонденции можно было схлопотать дыбу и плаху, за частное письмо — батоги.