Читать книгу - "Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд"

Супружеских пар в армии было мало, и, хотя Нику и Жюля расселили по отдельности, у них была возможность видеться днем. Нику старались уберечь от непосредственного участия в боях, но в условиях военного хаоса правила уже гораздо меньше стесняли ее.

Проследить перемещения Ники в этот период довольно затруднительно. В New York Times промелькнула статья о том, как Ника едва не погибла от торпед во время морского путешествия из Лагоса в Нью-Йорк в январе 1943 года. Очевидно, она навещала детей, которые по-прежнему жили под Нью-Йорком. В это самое время (23 января) состоялась премьера джазовой симфонии Дюка Эллингтона «Черный, коричневый, беж» в Карнеги-Холл. Эта музыка, говорила впоследствии Ника, однажды прозвучит для нее как призыв.

Нью-Йорк будоражил, но она скучала по мужу и хотела следовать за ним даже на поле боя. На самолете снабжения она вновь добралась до Африки. В записках Жюля, порой превращающихся в настоящий травелог, рассказывается, как они раздобыли старенький самолетик и летали с одной базы «Свободной Франции» на другую, повидав те регионы Африки, которые обычно остаются недоступны туристам, – взлетно-посадочной полосой им служила пустошь или даже приземистый кустарник. По пути между Браззавилем и Банги они опустились в гуще леса, познакомились с пигмеями и от них услышали, что настоящий охотник, мужчина, должен убить слона, скользнуть ему под брюхо, распороть кишки длинным ножом и проворно увернуться, прежде чем серая махина обрушится на своего губителя. В другой раз их занесло в форт Лэми в Чаде, и там их подвез очередной случайный знакомец, который ехал на рынок поменять свою жену на собак.

В сентябре 1943 года супруги оказались в Каире. Жюля немедленно отрядили в Тунис: битва за Тунис продолжалась с 17 ноября 1942 года по 13 мая 1943 года. Державы Оси потерпели поражение, но и союзникам требовалось укрепить свое положение в Африке. Жюль сыграл во всем этом ключевую роль, провел своих людей через «линию Марет» и присоединился к союзникам в Триаге. Немецкая 90-я дивизия легкой пехоты застряла в массиве Загуана. После ожесточенного сражения 13 мая союзники одержали победу, но Жюль потерял в бою половину своих людей. Уцелевшие триста человек должны были охранять тысячи немецких и итальянских военнопленных.

Ника оставалась в Каире, оттуда в армию снаряжались обозы с провиантом и боеприпасами. Каир был в ту пору подобием Нью-Йорка в Африке: многонациональный город с богатой культурной жизнью; каждый отмеченный наградой солдат, все любимые киноактеры наведывались сюда – все эти роковые красавицы и красавцы. В 1943 году на сцене каирского театра выступали Вивьен Ли и Ноэл Кауард, появился и Гэвин Астор вместе с Джозефиной Бейкер, наведался в город старинный друг Ники Уинстон Черчилль, по ночам король Египта устраивал пиры, в двух клубах играли джаз, а в кино шел новый фильм «Мышьяк и старые кружева».

Трое современников, которых я расспрашивала о тех событиях, и в том числе писатель и критик Стэнли Крауч, поведали мне такую историю. Чернокожий американский солдат, размещенный в каирской гостинице, услышал, как в соседнем номере играет граммофон. Солдат и сам был музыкантом и, привлеченный знакомой мелодий, решился постучать в чужую дверь. Ему открыла прекрасная женщина с длинными темными волосами и пригласила войти. То была Ника – по-видимому, она соблазнила этого солдата. В этом все три версии сходились, только имя соблазненного они называли по-разному. Участники этих событий давно мертвы, и нет возможности что-то доказать или опровергнуть. Война породила новые правила, нормальное поведение было забыто, люди вели себя вовсе не так, как прежде было им свойственно. Кто-то может сказать, что Ника открыла истинное свое лицо, что она была распутна, – я же подозреваю, что романтическая сторона любви привлекала ее больше, чем плотская.

Как изменились в ту пору отношения Ники с мужем? Те его личные качества, которые в мирной жизни раздражали супругу, во время войны оказались востребованы. Он был решителен, храбр и добивался беспрекословного послушания – что и требуется командиру. В Африке Жюль был счастлив, он полностью реализовался, он был на высоте – и таким Ника увидела своего мужа.

Правда, в записках Жюля предстает иная сторона его характера и образа действий – пострашнее. Если кто-то из подчиненных допускал серьезный промах, Жюль вытаскивал его перед строем и отдавал на избиение солдату, который до войны был профессиональным боксером. Он считал это более эффективным и честным способом удержать солдат под контролем, нежели передавать дело в трибунал. Наказывал их, говоря его же словами, «отечески, но строго».

Едва Ника нагнала мужа в Тунисе, как его подразделение вновь переместили – сначала вернули в Триполи, а оттуда – в Алжир. Ежедневный рацион воды урезали до четырех с половиной литров на человека – достаточно, чтобы не опасаться обезвоживания, но слишком мало для комфорта. Из соображений безопасности воду кипятили и употребляли только в виде чая, тем не менее большинство солдат маялись дизентерией и болями в животе. Собаки повадились пить воду после бритья, и уже в мирное время их невозможно было отучить от вкуса мыльной воды.

В апреле 1944 года полк Жюля, а с ним и Ника, перебрались из Бизерта в Неаполь, а оттуда в Казерту, где Ника была включена в Комитет военных захоронений. В ее обязанности входило опознавать тела погибших солдат, оставшихся лежать на полях сражений. Она выполняла эту тяжкую повинность, следуя за полком мужа, который пролагал себе путь через Европу, к окончательной победе. В ожесточенном сражении под Гарильяно, где немцы занимали позицию на холмах и на шоссе и едва не разбили его батальон, Жюль чудом избежал гибели: снаряд разорвался в нескольких сантиметрах от его головы, и на время барон де Кенигсвартер оглох и ослеп. Союзники упорно продвигались вперед, одерживая одну маленькую победу за другой. Перешли «линию Густава», 23 мая овладели Понтекорво – немцы отступали на север. Жюль со своим батальоном добрался до Бриндизи, и оттуда они переправились на корабле на юг Франции, чтобы продолжить дело освобождения родины. В сентябре немцев изгнали из Лиона, в октябре – из Роншампа. Затем солдаты «Свободной Франции» двинулись на север, перевалили через заснеженные Альпы и в начале 1945 года вышли к Турину.

Как только в августе 1944 года был освобожден Париж, Ника обосновалась там и жила то в семейном особняке Кенигсвартеров, то у Ротшильдов на авеню Мариньи – там же останавливался и ее брат Виктор, когда прибыл в Париж по поручению MI5. Малькольм Маггеридж рисует нелицеприятный портрет Виктора в своих мемуарах «Хроника растраченного времени». Отчасти и это описание помогает понять, почему со временем Ника пожелала дистанцироваться от Ротшильдов.

«Для Ротшильда этот особняк на авеню Мариньи был и „домом вдали от дома“ – и в то же время тюрьмой. Поселившись там, он сделался пусть не де-юре, но де-факто главой семьи. Время от времени в особняке появлялись «младшие» Ротшильды, изъявляли свое почтение. Виктору вроде бы и нравилось, что они заглядывают ему в глаза, и вместе с тем он тяготился их присутствием: в его характере заносчивость причудливо смешивалась с застенчивостью. Между клубом «Уайт» и Ковчегом, между Ветхим Заветом и Новым, между Кремлем и палатой лордов – где-то между он потерялся и с тех пор метался, не находя пути. Глубоко в нем прятался ранимый, восприимчивый, трогательный, подчас достойный любви человек, но поверх наросло столько слоев и самоуверенности ученого, верящего в непреложность фактов, и столь же нелепой уверенности, что все должны поклоняться его богатству и славному имени, что эта глубина открывалась крайне редко».