Читать книгу - "Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев"

«А актёры, писатели, поэты, художники здесь есть?»

«В прошлом было такое. Сейчас это может быть формой проведения досуга. Сейчас им доступны произведения и творения не только их прошлого, но и то, что есть в параллельных мирах, в частности, творения твоего мира. Каждому доступно. Остановись здесь! Сейчас выйдет тот, кто хотел тебя увидеть, просил о встрече именно с тобой».

На дорожку вышел из-за изгороди, жёсткие ветви раздвинулись, пропустив его, мальчик лет двенадцати, мне по плечо, в обычном здесь голубоватом одеянии, босой, руки лодочками перед грудью сложены, голубоглазенький, блондин с длинными волосами, круглолиций, улыбчивый. Смотрит на меня, молчит, и я молчу — не сообразил спросить, можно ли разговаривать. Парень словно спрашивает взглядом и удивлён безответностью… Долго мы стояли молча, не отводя глаз друг от друга, глаза в глаза. И понял я, что мальчик этот — я сам двенадцатилетний, только здоровенький и умненький. Он улыбаться перестал, но смотрел мягко, приветливо. Вдруг слеза покатилась по его щеке. Улыбнулся жалостливо, кивнул мне головой прощаясь, помахал рукой. И ушёл за «забор» лицом ко мне, спиной вперёд… Скрылся за зелёной изгородью, росточком ещё мал, не виден мне из-за кустарника.

Хранитель положил мне на плечо ладонь, мягко, утешающее, подтолкнул, иди-мол.

Хранитель, отведи меня к его матери!

Идти пришлось недалеко, но вечерело уже, туман начал стелиться, хотя прохладно не становилось — а словно бы и теплее…

На дорожку также вышла невысокая женщина-девушка, кареглазая, русоволосая, в розоватой простенькой одежде, украшенная плетью хмеля через шею по высокой груди, до пояса. Взглянула равнодушно, без узнавания, отстранённо и скрылась за непроходимым кустарником.

«Она родила и выкормила здесь двенадцать. Поровну мальчиков и девочек. Ни одного не потеряла… «Дай увидеть её старшего!»

«Не могу. Он в пути: ходит по земле из общины в общину, непоседлив, общителен… Но он узнает, что ты был здесь…Узнает…»

«Хранитель, вечер уже, где ночь проведу? Не под забором же?»

«Почему ы и нет? Ночи здесь тёплые, почва мягкая, тепла не отнимет у тела, а согреет. Ты е голоден, курить тебе не захочется. Ложись, смотри в небо, на звёзды незнакомые, отдыхай, думай…»

Я подчинился. Хранитель удалился. Я ощутил это по полному одиночеству. Я и раньше его не видел, но чувствовал присутствие и даже «руку». Ощутил заброшенность свою и ненужность лёжа на спине и глядя на незнакомые яркие созвездия, туманности, галактики…задремал и уснул. Засыпая, всё же думал: сперва о том, что так и не услышал крика петушиного. Потом вспомнил, какие были шумные птицы сороки в моём послевоенном детстве. Трещали в лесу неумолчно, стоило появиться вблизи их малозаметных гнёзд. А потом стали их охотники, бывшие фронтовики, ставшие начальниками, отстреливать. Мешали сороки своею трескотнёй хорониться охотникам на приличную добычу. Стали даже пацанов сманивать на истребление сорочьего племени. За лапки платили, призы всякие давали. Результат — десятки лет уж прошли, как сорок перестали избивать, а они стали тихими, молчаливыми, почти безгласными. Умные…Видно местных петухов тоже когда-то «учили» выживать…

И пришла другая мысль. Здесь лишают волосяного покрова тех, кто нарушил Закон. Я не по этой причине, но лишён волос. Что думали обо мне те, кто на меня смотрел? Что мне меня скоро разденут и поместят в чашу? И на сколько суток поместят? А потом, если Всевышний смерти не допустит, то и уши заклеймят-проколют в виде дырок-звёздочек…Да, перспектива… Да минует меня чаша сия!

Далее — глубокий сон без сновидений.

Глава 13.Возвращение домой после «встречи»

В полупустой автобус сел я в тот день на остановке 43-й км Калужского шоссе. Начальной — конечной остановкой автобусов этих маршрутов в тот год был «круг» в Беляево — рядом с моим домом. Разбудила меня кондукторша уже на конечной, вяло удивившись, что я не пьян оказался, просто спал и всё! Забежал я в дом, бросил рюкзачок, хотел сразу бежать к тёще — тестя в ванной помыть, да киска не пустила — разоралась нестерпимо, словно неделю голодала! А ведь утром, уходя, положил я ей в миску рыбы, женой для неё отваренной, да ещё блюдечко каши манной навалил, наполнил крышку от мыльницы водой. Смотрю — всё съедено и воды ни капли не осталось. Ну, киска, маленькая, а прожорливая, паршивка! Открыл холодильник, достал рыбы, остатки каши, наложил киске — она и класть то мешала, рвалась мордочкой, бодалась, торопилась есть! Так увлеклась, что не заметила, как я ушёл, а обычно провожала… Хорошо — до тёщи близко. У нас корпус 1 А, а у них — 10, а номер дома один и тот же. Они на 9 этаже, два лифта, так что поднялся быстро, позвонил, завозились с цепочкой, замком… Тёща открывает, хмуроватая, но всё равно не умеет быть неприветливой.

«Здравствуй, ба Варя!» — это «бабушка Варвара» — сокращённо.

«День добрый, зятёк! Заходи, заждались уж!»

Тесть услышал из комнаты, с дивана кричит мне:

«Боря, привет, дорогой! Я знал, что всё таки придёшь! А то Варя говорит, что занят ты, не придёшь, давая, говорит, я тебя просто сырой тряпкой оботру…

Я прохожу в комнату, говорю тестю:

«Дед Петя, ну как же я мог не прийти? Вчера после работы устал, а уж сегодня — только в лес скатался на пару часов, прошёлся, искупался- и к тебе».

Зашла ба Варя, выслушала молча, о чём то размышляя… А я в это время суетился: сбегал включил воду, набрать в чисто вымытую уже ванну воды, просмотрел бельё чистое для постели и для самого тестя приготовленное, поставил табуреточку в ванную — деда усадить, когда принесу мыть его… Собственно, и не совсем тесть он мне, муж тёщи моей. Отец сына и дочки, моей жены, и пожил-то с ней пять лет всего до начала войны, да и погиб в первый же год… Варя одна детей растила-кормила. До воны кондукторшей трамвая работала, а муж водителем того же вагона был. А после его гибели пошла по ночам ещё и в типографии работать, да ещё и уборщицей устроилась, а по выходным обстирывала соседей по коммунальной квартире на Сретенке, из тридцати с лишним семей, заселенных по комнатушкам с общим сортиром, общей кухней и ванной… Снова замуж она решила выйти, встретив одинокого пожилого мужчину, отца сына, уже имевшего внучку. Вышла замуж уже тогда, когда сына женила, а дочь замуж за меня