Читать книгу - "Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев"

То, что он оказался в ловушке, император понял, когда в 21.00 к нему явился главнокомандующий Северным фронтом Николай Владимирович Рузский.

Рузский держался нехорошо.

Он рассказывал о волнениях в Петрограде, об эшелонах генерала Иванова, которые задерживаются на станциях, говорил, что Гатчина и Луга тоже заняты восставшими, и все время отчаянно трусил.

Потом он ушел, а в 23.00 вернулся с проектом манифеста о создания министерства, ответственного перед верховной властью, и все тянул время, убеждая государя, что сейчас нельзя принимать жесткие меры к наведению порядка в восставшем Петрограде, ибо это может плохо отразиться и на порядке на железных дорогах, а также на семье государя, которая сейчас, возможно, находится в руках восставших.

Николай Владимирович Рузский действительно не слишком-то и преувеличивал опасность, в которой находилась тогда Царская Семья.

«Никогда не забуду ночи, когда немногие верные полки (Конвой Его Величества, Гвардейский Экипаж и Артиллерия) окружили дворец, т. к. бунтующие солдаты с пулеметами, грозя все разнести, толпами шли по улицам ко Дворцу, – вспоминала эти дни фрейлина Анна Вырубова. – Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной к полкам, которые уже готовились покинуть дворец, и, может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не Государыня и ее храбрая дочка, которые со спокойствием до 12 часов обходили солдат, ободряя их словами и лаской».

1 марта великий князь Кирилл Владимирович увел эти полки.

«Караулы ушли… – свидетельствует Вырубова. – По дворцу бродили кучки революционных солдат, которые с интересом все рассматривали, спрашивая у оставшихся слуг объяснения. Особенно их интересовал Алексей Николаевич. Они ворвались к нему в игральную, прося, чтобы им его показали».

Разумеется, Николай Владимирович Рузский не знал всех деталей, но в целом рисовал реальную картину происходящего в Царском Селе.

Государь не перебивал генерала. Молча, он слушал человека, которого еще вчера и заподозрить не мог в предательстве, и глаза его тускнели.

В ночь на 2 марта в 0 часов 20 минут в Царское Село ушла на имя генерала Н.И. Иванова телеграмма с приказом Николая II: «До моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать».

Вырвав у императора эти гарантии безопасности^[202], Рузский помчался докладывать о своем успехе председателю Государственной думы В.М. Родзянко.

Может быть, тогда, после его ухода, и записал император в «Дневнике»:

«Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»

А тем временем в 3 часа 30 минут начались переговоры, которые вели генерал Рузский и председатель Государственной думы Родзянко.

Лента переговоров сразу же передавалась в Ставку, и запись этих переговоров сохранилась.

Когда выяснилось, что верные государю георгиевские кавалеры не появятся в Петрограде, Владимир Михайлович Родзянко заявил, что ехать в Псков он не собирается.

Генерал Рузский попытался выяснить причину и сообщил о возможности создания министерства, ответственного перед верховной властью.

«Очевидно, что Его Величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит, – надменно ответил Родзянко. – Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко. Манифест запоздал, ночью 2 марта я вынужден был сам назначить Временное правительство».

На вопрос Рузского о судьбе династии Родзянко ответил:

«Грозные требования отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становятся определенным требованием!»

Изоляция государя в Пскове…

Остановка войск, которые могли пресечь мятеж…

Заговорщики переступили рубеж, за которым измену уже нельзя списать ни на обстоятельства, ни на растерянность. Они сбросили маски и открыто играли теперь на опережение.

Когда Николай II, примирившись с мыслью о даровании ответственного министерства, разрешил объявить манифест об образовании его, было уже поздно. Заговорщики требовали теперь отречения государя.