Читать книгу - "Человек, лишённый малой родины - Виктор Неволин"

Меня приняла старая хозяйка, у которой когда-то квартировал Митя. Но у неё появились осложнения. НКВД навязало ей новых постояльцев – административных ссыльных из Западной Украины. Несколько дней я прожил вместе с ними. Ходил в школу.

Отец задержался в Асино в командировке. Зашёл ко мне перед отъездом, спросил, как дела. Видя моё невесёлое настроение, посоветовал: «Может, поедем обратно на участки? Идёт война. Хоть годик, да поживёшь с родителями. Мама будет рада». Я подумал и согласился с отцом, и мы опять вдвоём поехали обратно.

У меня тогда, конечно, было двойное чувство. Жалко было отставать в учёбе от ребятишек, с которыми начинал первый класс, но, по правде говоря, в Асино в классе были для меня совершенно новые ребята. С таким чувством, ни о чём до конца не додумавшись, я и приехал домой.

Дома первые дни всё было нормально. Я был занят домашним хозяйством. Но надо было выбирать себе более серьёзное дело. Шла война, и все должны были работать. Это я и сам понимал. Но идти в колхоз не хотелось. Было лучше бы уйти в город на завод, получить специальность. И сам отец, кажется, пожалел, что уговорил меня год не учиться.

Закончились осенние полевые работы. Мы набрали ягод, грибов, сходили в тайгу за шишками. И я устроился штатным охотником «Союзпушнины». Нашёл себе напарников – Ефима Колачёва и Александра Ермакова, которые после семилетки не учились, а работали в колхозе. Мы заключили договора, получили в комендатуре разрешения на ружья. «Союзпушнина» нас отоварила провиантом под будущую пушнину, выдала кожу на пошив бродней. В общем, с полмесяца мы собирались. Сделали себе лыжи, подготовили собак, и в первых числах октября, навьючив на себя котомки, ушли по Прокопьевским затёсам за тридцать километров в тайгу. Зимняя дорога делалась в конце девятнадцатого века, когда томские купцы возили на Енисейские золотые прииски муку и другие грузы. В наши годы эту тропу можно было отыскать только по затёсам на деревьях.

Основным видом промысла была добыча белок, колонка, горностая, лисиц и, конечно, птицы – глухаря и рябчика. Последние добывались и для пропитания в тайге. Первый заход длился больше месяца. Домой вышли на празднование очередной годовщины Октябрьской революции. Отец потом ворчал: стоило ли бросать на несколько дней охотничий сезон?

После праздников опять навьючились. Теперь уже взяли с собой лыжи. К Новому году выбрались из тайги и перешли на охоту заячьими петлями вокруг посёлков. Несмотря на молодость, свой охотничий сезон мы провели на уровне охотников-профессионалов. Заработали денег, рассчитались с займами «Союзпушнины».

На охоту с собой мы набирали продуктов: соли, сахара, круп, масла, махорки. Всё это нужно было нести на себе, да ещё и провиант с ружьем. Накладно для пятнадцатилетнего подростка. В лесной избушке жили втроём. У каждого была своя собака. Мой Шарик был крупнее других. Я взял его щенком, и он вырос у нас. Отец ходил с ним на медведя, и Шарик ни разу не подвёл его, не струсил перед грозным зверем. Мой отец был настоящий медвежатник, о чём писалось и в книгах, и в томских газетах. Он со своим приятелем Николаем Яковлевичем Мельниковым за свою жизнь убил 12 медведей.

Шарик хорошо шёл как на крупного зверя, так и на белку, колонка. Облаивал и птицу, но за это я его ругал. Хорошая охотничья собака не должна была пугать птицу. Вот на глухаря нужно было лаять, но не бросаться на дерево. Тогда охотнику было легче его сбить.

Утром мы все выходили из избушки по разным маршрутам и знали, кто куда идёт, на случай непредвиденных обстоятельств: вдруг кто-то заблудится или произойдёт несчастный случай. С утра до вечера ежедневно проходили по тайге 30–35 километров, а собака покрывала сотни километров в поисках зверя. Всех охотников тогда подразделяли по рангу: медвежатник, бельчатник, зайчатник. Я относил себя ко второй категории.

Очень занимательной была охота на белку. Когда собака загоняла её на дерево, белка обычно пряталась в ветках. Вот и приходилось прибегать к разным хитростям, издавать звуки, чтобы белка встрепенулась и как-то проявила себя среди ветвей.

Профессиональная охота физически очень тяжела. Убить зверя или птицу – полдела. Их ведь надо потом обработать. Особенно много возни со шкурками. Вечером, когда приходишь в избушку усталый, твой рабочий день ещё не заканчивается. Надо ободрать зверька, приготовить пищу себе и собаке, почистить ружьё, зарядить патроны и переделать ещё много дел.

Мои напарники охотно ели белок, а я со своими старообрядческими канонами не мог, хотя беличье мясо очень вкусное. Ведь они очень чистоплотные зверьки, питаются орешками, грибами и ягодой – чистыми дарами природы.

Из птиц я больше всего любил рябчиков, которых, как говорят, когда-то проклял Бог. Легенда гласит, что раньше рябчик был большой красивой птицей, самовлюбленной и капризной, не признававшей божественных заповедей. И вот за это Бог его и покарал. Сделал маленькой птичкой с белым вкусным мясом, легко узнаваемой в лесу по шуму при взлёте. Рябчик неважно слышит и сверх меры глуп в самозащите, чем и пользуются охотники. В общем, по воле Божьей рябчик совершенно беззащитен. Его легко застрелить, что и делается повсюду, где он только водится.