Читать книгу - "Мой крестный. Воспоминания об Иване Шмелеве - Ивистион Жантийом-Кутырин"

Ну, милые, до следующего письма. Целую. Поклон Ивану Ивановичу. – Ну, Ивушка, пиши, обнимаю тебя и благословляю.

Твой любящий дядя Ваня (Ив. Шмелев).

23.1.1938. Воскресенье, 2 ч. дня.

Письмо пойдет только завтра. Хальденстейн, бай Кур. (А без тебя мне скучновато!) Милый мой, дорогой мой Ивушка, большое тебе спасибо за скорую перевозку моего скарба, за твои заботы-труды. И молодчина ты: письмо твое написано превосходно, кратко и точно, и совсем по-русски, свободно: значит, ты и думаешь по-русски, «перевода» из мысли в слово не слышится. Это меня очень порадовало. (И ошибок на 13 строк – 6.) Можно поставить 4.

Пока, кажется, здоров, написал статью^[140]. Сегодня много солнца, сильно тает, с крыш валится сверкающая капель, как у нас в России. Пойду сейчас (после завтрака) прогуляться, на полчасика. День мой проходит так встаю в 8–8 с половиной, ем свою кашу и яйцо в 9 с половиной, потом работаю, комната уже убрана; в 12 с половиною – завтрак-обед, с супом. Хлеба здесь почему-то за завтраком не едят, а я-то, понятно, ем. В 2 ч. иду на прогулку, в 4 ч. – молоко. Потом снова пишу. В 6 три четверти – ужин-обед; еда хорошая, очень сытная, 3 перемены. Вчера курицу ел (грудку), сегодня телятина. Ел здесь местное – вяленую говядину, тончайшими ломтиками, – прозрачная, вишневого цвета, похожа на наш балык или ветчинную колбасу. Она без соли, очень вкусно. И еще одно – швейцарское: хлеб тонкой корочкой, а внутри фрукты, как начинка, вроде пастилы – тут и виноград, и груши и прочее фруктовое, не разберешь. Ничего… Яйца – свежие, сыр, творог, сметана, мед. Вчера ел и форельку. Спички здесь вдвое дешевле парижских, зато лекарства… салипирин^[141] что в Париже – 3 франка 50 сантимов, здесь 1 франк 20 сантимов швейцарских, что составит около 8 франков французских. За немецкий рассказ мне переведут сюда 60 р<ейхс>м<арок>, что на французские франки около 700. Рассказ – «Свет вечный»^[142], – помнишь, как парень крался ночью за колбасой с ножом? – вот этот самый, очень захватил немцев, пишет редактор, что «все, с кем ни говоришь о рассказе – захвачены его глубиной» и «многое им теперь открылось о России». Ну, и дай Бог. Спать ложусь в 10, полчасика читаю. С постели моей – уж и постель! – в окно видно снеговые горы. Очень похоже на Аллемон, – деревня. Старинный замок с 4-мя башнями, своды, над входом герб-дракон, 1546 г. Но, конечно, внутри все переделано. В моей комнате могло бы вместиться 8–10 комнат карташевских^[143]. Ставни и снаружи – не закрываю, и снутри. Все стены отделаны под дерево (лепное), кремовое, с розовыми сучками. Из мебели у меня – кровать белая, деревянная, тяжелая, столик постельный, стол письменный – поменьше немного моего, над ним большой пор трет тети Олечки, умывальный столик железный с фаянсовой чашей и кувшином, кушетка, этажерка для полотенец, два стула дубовых с кожаными сиденьями. Портреты музыкантов, дрезденская мадонна Рафаэля. С потолка лампа, затянутая розовой материей, огромный круг, висит низко посреди комнаты. На столе маленькая переносная лампочка, она же и для ночного сто лика. Пол паркетный. Но что удивительное самое – так это изразцовая кафельная печь. Это целая часовня. Она заняла бы всю мою комнату у Карташевых. Топят из коридора, печь накаляется, в нее изразцовый дымоход, и от стены печь стоит на полметра. Откроешь дверку в ней – пышет жаром, но угара быть не может, потому что нет сообщения с топкой, а просто воздух нагревается от камней внутри. На верху печки – как башенки, всякие штучки фигурные, из фаянса, кремового тона. Окна огромные, и весь день солнце, с 10 утра до 4 с половиной вечера, теперь. Летом – дольше, солнце ходит высоко.

Милый мальчик, посылаю тебе билет лотерейный конч. на 2. Он выиграл, можешь его обменять на 12 франков. Не стоит тебе ездить на Бют-Шом^[144], я его покупал около почты в будочке, идти по Симон-Бульвар^[145]. Мимо нашей аптеки, к рю Пирене^[146]. Но легче обменять в главном отделе «Голь Касэ»^[147], см. на обороте адрес и часы. И другой билет, сперва там справься, не выиграли они в «утешительном», от Голь Касэ. Там и справься. Второй не выиграл, оканчивается на 56. И еще приложу марочки для тебя, швейцарские. Пошлю завтра, сегодня здесь почта не работает, воскресение, и газеты не выходят.

Пиши мне, не забывай. Целую тебя, милый Ивунок, будь здоров. Поцелуй маму. Привет Ивану Ивановичу. Живите мир но. А я буду тебе пописывать. Серовых расцелуй, спасибо им за дружбу, за одолжение. 50 франков оставшихся – твои. Взял ли серебряные деньги в гардеробе? Все ли забрал? А деревянную кругл. коробку с посудой, в кухне, а протиралку?

Твой любящий, дядя Ваничка.

Ив. Шмелев.

Пробую хлопотать в Германии о «Няне»^[148], да вряд ли что выйдет из сего.

1. II. 1938

Милый мой Ивик,

что же ты не написал мне, получил ли в моем письме марки и две десятых билетов французской национальной лотереи? 1 билет кончается на 2, он даст тебе – 12 франков, другой может выиграть в «утешительный» тираж, так как выпущен обществом «Gueles Cassees». Сходи, получи деньги и справься о другом билете, который кончается на 56. Адрес найдешь на оборотной стороне билетов. – Все ли забрали у Карташевых? Я тебя спрашивал в письме, а ты не отвечаешь. Надо взять у Серовых из моих книг 3 или 4 пачки не развязанных книг «Старый Валаам»^[149], присланных из монастыря (чешские марки), и отнести их в «Возрождение»^[150] Джуджиеву^[151], книжный магазин (73, Av. des Champs Elysees), это в четверг или субботу, часа в 4. Или ты эти пачки оставил Стиве?^[152] Напиши обо всем подробно. Здоров ли? Я, слава Богу, чувствую себя хорошо, много пишу, написал «Ледяной дом»^[153]. Здесь зима, была 2 дня метель, – Россия! Будем живы, я тебя устрою в будущем году – на зимний спорт. Взял ли желтую деревянную круглую коробку с посудой? а протиралку? цело ли у тебя все? Все подробно напиши, жду большого письма. Как ученье? Целую тебя, милый. Привет всем.