Читать книгу - "Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига вторая - Лев Бердников"

В 1783 году на страницах журнала “Собеседник любителей российского слова” разыгралась ожесточенная словесная баталия. Скрывшийся под маской анонима писатель Денис Фонвизин обратился к автору “Былей и небылиц” (а им была сама императрица Екатерина II) с весьма острыми вопросами на злобу дня. “Отчего в прежние времена, – вопрошал, в частности, Фонвизин, – шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие?”. Писатель здесь не вполне точен, ибо при Петре I потеха неизменно сопровождаласть серьезной государевой службой и многие царские шуты имели весьма высокие чины. Под “прежними” Фонвизин разумел здесь, надо полагать, времена Анны Иоанновны, когда штатные монаршие забавники выполняли исключительно шутовскую роль. Говоря же о шутах чиновных, Фонвизин метил в записного балагура при Дворе Екатерины II Льва Александровича Нарышкина (1733–1799) по прозванию “шпынь”^[4], известного своими остроумными выходками и занимавшего высокий пост обер-шталмейстера.

Венценосная сочинительница сочла слова Фонвизина неслыханной дерзостью. “Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели, – резко одернула она писателя, – буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять преждебывших”. Мало того, Екатерина рассудила за благо дать нахалу и более пространную отповедь: в том же журнале она в разделе “Были и небылицы” противопоставляет некоего балагура (сиречь Нарышкина) скучным “маремиянам, плачущим и о всем мире косо и криво пекущимся, от коих обыкновенно в десяти шагах слышен уже дух скрытой зависти противу ближнего”.

Своей кульминации монарший гнев на “дурацкие вопросы” достиг в комедии-памфлете Екатерины “Вопроситель” (1783), направленной непосредственно против Фонвизина. Рассерженная самодержица называет главного героя комедии Вестолюба “посмешищем целого города”, говорит, что он “всех… глупяе и несноснее”, что его “любопытство, в гнусной обратившись порок, до того его доводит, что он весь день проводит докучая всем, кто с ним встретится, вопросами своими”.

Литературовед Станислав Рассадин полагает, что монархиню задели за живое именно разглагольствования Фонвизина о Нарышкине, над коим она и сама была не прочь подшутить, но не любила, когда на эти ее права посягали другие. Чем же привлек к себе августейшее внимание титулованный “шпынь” Нарышкин? Вот признание самой императрицы: “Эта была одна из самых странных личностей, каких я когда-либо знала, и никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был врожденный арлекин и, если бы он не был знатного рода, к какому он принадлежал, то он мог бы иметь кусок хлеба и много зарабатывать своим действительно комическим талантом: он был очень неглуп, обо всем наслышан, и все укладывалось в его голове оригинальным образом. Он был способен создавать целые рассуждения о каком-угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву, и в конце концов ни он, ни никто другой ничего не понимали во всем, что лилось из его рта потоком вместе связанных слов, и все под конец разражались смехом. Он, между прочим, говорил об истории, что он не любит истории, в которой были только истории, и что для того, чтобы история была хороша, нужно, чтобы в ней не было историй, и что история, впрочем, сводится к набору слов. Еще в вопросах политики он был неподражаем. Когда он начинал о ней говорить, ни один серьезный человек этого не выдерживал [без смеха]”.

Приязнь императрицы к своему “шпыню” была прочна и проверена временем. И ведет она свое начало с 1751 года, когда тот был назначен камер-юнкером ко Двору наследника престола Петра Федоровича. Отпрыск известного с XV века знатного русского дворянского рода, Лев Александрович приходился внучатым племянником самому Петру I (это родство было предметом особой гордости Нарышкина: на его надгробном памятнике в Благовещенской церкви в Петербурге выгравирована надпись: “От племени их Петр Великий родился”).

Литератор Мария Евгеньева утверждает, что великая княгиня до восхождения на престол была в любовной связи с Нарышкиным, от которого она якобы даже родила ребенка. Это утверждение голословно и фактами не подтверждается. Известно другое – Лев Александрович волею судеб стал доверенным лицом, советчиком и наперсником Екатерины в ее амурных делах с другими кавалерами. Именно Нарышкин усыплял бдительность соглядатаев великой княгини – Чоглоковых, способствуя тем самым тому, чтобы великая княгиня сошлась с первым своим мужчиной, роковым красавцем и сердцеедом Сергеем Салтыковым. Это он, Нарышкин, зазывно мяукал под дверью Екатерины, приглашая ее, одетую для конспирации в мужской костюм, на ночные свидания с графом Станиславом Августом Понятовским и т. д. Можно лишь согласиться с современным культурологом Олегом Соловьевым, отметившим, что наш герой был большой дока по части сводничества.