Читать книгу - "Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская"

Историк М. Ф. Шугуров в работе, посвященной поднятому Муравьевым-Апостолом восстанию Черниговского полка, писал о некой «тайне обаятельного действия» личности подполковника на людей^[174]. По словам же другого историка, П. Е. Щеголева, во всех свидетельствах современников о руководителе Васильковской управы «его личность является в необыкновенно притягательном освещении»^[175].

Отзывы, подобные этим, нетрудно найти и в более поздних работах. Полностью под влиянием «тайны обаятельного действия» личности С. И. Муравьева-Апостола, своеобразной «муравьевской легенды» написана известная книга Н. Я. Эйдельмана «Апостол Сергей»^[176]. И это вполне объяснимо: читая высказывания современников и потомков о Муравьеве-Апостоле, трудно этой «тайне» не подчиниться.

Между тем, Сергей Муравьев признавался на следствии: «Со времени вступления моего в общество, даже до начала 1822-го года… я был самый недеятельный, а следственно, малозначащий член, не всегда бывал на назначенных собраниях, мало входил в дела, соглашался с большинством голосов и во все время не сделал ни одного приема»^[177]. Декабриста Муравьева-Апостола, «главаря злоумышленной шайки», просто не было бы, если бы в 1820 году не случились беспорядки в лейб-гвардии Семеновском полку. 24-летний штабс-капитан Сергей Муравьев-Апостол командовал одной из семеновских рот.

Вечером 16 октября солдаты 1-й гренадерской – «государевой» – роты полка, недовольные жестоким полковым командиром полковником Федором Шварцем, самовольно собрались вместе и потребовали его смены. Их примеру последовали другие роты. Начальство Гвардейского корпуса пыталось уговорить солдат отказаться от их требований, но тщетно. 18 октября весь полк оказался под арестом.

Неделю спустя в казармах лейб-гвардии Преображенского полка нашли анонимные прокламации, призывавшие преображенцев последовать примеру семеновцев, восстать, взять «под крепкую стражу» царя и дворян, после чего «между собою выбрать по регулу надлежащий комплект начальников из своего брата солдата и поклясться умереть за спасение оных»^[178]. Впрочем, прокламации были вовремя обнаружены властями.

Волнения семеновцев вызвали в обществе всевозможные толки и слухи (вплоть до «явления в Киеве святых в образе Семеновской гвардии солдат с ружьями, которые-де в руках держат письмо государю, держат крепко и никому-де, кроме него, не отдают»^[179]), а в государственных структурах – смятение и ужас. Дежурный генерал Главного штаба Арсений Закревский в январе 1821 года писал своему патрону князю Петру Волконскому: «Множество есть таких неблагонамеренных и вредных людей, которые стараются увеличивать дурные вести. В нынешнее время расположены к сему в высшей степени все умы и все сословия, и потому судите сами, чего ожидать можно при малейшем со стороны правительства послаблении»^[180].

Адъютант генерал-губернатора Петербурга графа Милорадовича Федор Глинка вспоминал пять лет спустя: «Мы тогда жили точно на бивуаках: все меры для охранности города были взяты. Через каждые ¹/₂ часа (сквозь всю ночь) являлись квартальные, чрез каждый час частные пристава привозили донесения изустные и письменные. Раза два в ночь приезжал Горголи (петербургский полицмейстер. – О.К.), отправляли курьеров; беспрестанно рассылали жандармов, и тревога была страшная»^[181]. Подобные настроения объяснялись прежде всего отсутствием царя в столице и неясностью его реакции на произошедшие события.

Тайная полиция начала слежку за всеми: купцами, мещанами, крестьянами «на заработках», строителями Исаакиевского собора, солдатами, офицерами, литераторами, даже за испанским послом. Петербургский и Московский почтамты вели тотальную перлюстрацию писем^[182].

Конечно, велик соблазн увидеть в этой «истории» следствие деятельности будущего дерзкого мятежника. Однако документы такого вывода сделать не позволяют: в «возмущении» семеновцев Муравьев-Апостол, как и большинство других офицеров полка, не был виноват. Более того, он сделал все от него зависящее, чтобы удержать свою роту от присоединения к «бунтовщикам». Но удержать солдат ему не удалось.

Но несмотря на явную невиновность Муравьева-Апостола, «семеновская история» сломала его военную карьеру. По итогам разбирательства император приказал перевести всех офицеров полка из гвардии в армию. Правда, при этом они получили положенное при таком переводе повышение на два чина – но все равно считались штрафными. Они были лишены права на отставку и отпуск, их, вплоть до личного распоряжения Александра I, запрещалось повышать в чинах.

Окруженный романтическим ореолом несправедливо обиженного властью человека, в конце 1820 года подполковник Муравьев-Апостол появился в армии: сначала в Полтавском, а потом в Черниговском пехотном полку. Спустя год поле перевода, в январе 1822 года, он встретился с Пестелем. О том, что было дальше, он рассказал следователям: «Я сошелся в первый раз по переводе моем в армию с Пестелем в Киеве… с 1822-го года и до последнего времени имел деятельнейшее участие во все[х] дела[х] общества».

Документы свидетельствуют: Сергей Муравьев-Апостол оказался ярким харизматическим лидером, умевшим очаровывать людей и силой собственного властного обаяния вести их за собой. Причем сам он хорошо понимал эту свою способность, без сомнения причисляя себя к «энергичным вождям», чья «железная воля» – залог победы революции. Свою власть над людьми Муравьев – не без некоторой бравады – демонстрировал товарищам по заговору.

Так, в середине ноября 1825 года в Васильков приехал эмиссар Пестеля поручик Николай Крюков. Время было тревожное: только что умер император Александр I, но событие это еще не было предано огласке. Главнокомандующий 2-й армией П. Х. Витгенштейн и начальник штаба П. Д. Киселев, пытаясь сохранить конфиденциальность информации, предпринимали тайные поездки и секретные совещания. Сторонники Пестеля в армейском штабе в Тульчине решили, что «общество открыто». И Пестель через Крюкова просил Муравьева переждать тревожное время, предупреждал, «дабы по случаю тогдашних обстоятельств он не начал бы неосторожно».