Читать книгу - "Кукловоды Третьего рейха - Валерий Шамбаров"

Священнослужителей в первую очередь репрессировали в ходе раскулачиваний. А если прихожане протестовали, это объявлялось «кулацкими восстаниями» и жестоко подавлялось. Подводили под статьи о контрреволюционных заговорах, устраивали расправы. В 1932 г. в ростовской тюрьме были расстреляны митрополит Кавказский Серафим (Мещеряков), епископ Барнаульский Александр (Белозер) и 120 священников и монахов. Случайный свидетель-геолог поведал об убийстве 60 священников в июле 1933 г. на берегу Лены. Их ставили на край ямы и задавали вопрос, есть ли Бог. Каждый твердо отвечал: «Да, есть Бог!» — и звучал выстрел. Расстрелы и тайные убийства священнослужителей совершались и в других городах. Был казнен митрополит Евгений, епископа Краснодарского Памфилия (Мясковского) нашли повешенным в саду [102]. Кампания 1929—1930-х гг., в отличие от прошлой, обрушилась не только на православие, но и на протестантов, мусульман, буддистов.

Но в этот же период были полностью разгромлены отечественные гуманитарные науки — история, филология, философия. В 1929 г. в Академию Наук СССР были введены Бухарин, Покровский, Кржижановский, Рязанов сотоварищи, развернули капитальную чистку. Из Академии было изгнано 648 сотрудников. При этом инспирировали дело о «заговоре». За решетку попал весь цвет российских историков: Платонов, Тарле, Ольденбург, Любавский, Готье, Измайлов, Лихачев, Бахрушин, Греков, Веселовский, Приселков, Романов, Черепнин, Пигулевская, видные философы, мыслители, филологи — Лосев, Кожинов и др. Словом, брался курс на то, чтобы окончательно «переделать» русский народ. Искоренить не только веру в Бога, но и русскую культуру, мысль, мораль…

Впрочем, кампании по борьбе с «контрреволюцией» каждый раз принимали такие уродливые формы и такой размах, что сами по себе наносили колоссальный вред Советскому государству. Вред, не сопоставимый ни с какой «контрреволюцией». Посудите сами. В 1930 г. были обнаружены оппозиционные кружки среди бывших офицеров. Некоторые из них поддерживали связи с эмигрантскими организациями, некоторые с троцкистами. Но кроме ареста непосредственных виновников, ОГПУ провело операцию «Весна» — скопом принялось арестовывать всех бывших офицеров, служивших в Красной армии. Более 10 тыс. человек получили разные сроки заключения, ссылки. Снимали и увольняли командиров-коммунистов, якобы не проявивших бдительности, попавших под влияние «скрытых белогвардейцев». В армии за пару лет «вычистили» 80 % командного состава! [20]

В это же время были раскрыты оппозиционные кружки среди гражданских «спецов» — выходцев из старой, дореволюционной интеллигенции, перешедшей на службу Советской власти. Они занимали высокие должности в народном хозяйстве, получали высокую оплату, но хватало и недовольных. Некоторые сотрудники Госплана и ВСНХ состояли с давних времен в меньшевистской, эсеровской партиях, не теряли контакта с зарубежными центрами. Но, опять же, ОГПУ раздуло гонения на всех «старых спецов». В разгар индустриализации повыгоняли со службы около 300 тыс. человек! Из них 23 тыс. причислили к «врагам советской власти» (с хорошо понятными последствиями).

Стройки и вступающие в строй заводы были оставлены без инженеров, техников, экономистов, опытных административных работников! Но инициаторы кампании козыряли положениями Маркса: социалистические преобразования в промышленности должны осуществляться одновременно с «культурной революцией». Под этим подразумевалось, что надо отправить на слом всю прежнюю мораль и культуру. А вместо «старой» интеллигенции сформировать новую. Как раз для того, чтобы ее «сформировать», молодежь вовлекали в антирелигиозную вакханалию, в разрушительные демонстрации и митинги, в стукачество. Чтобы заменить «буржуазных спецов», более 140 тыс. рабочих от станка были выдвинуты на руководящие посты, 660 тыс. рабочих переводились в категорию служащих или направлялись на учебу.

Последствия опять стали ужасающими. Количество студентов, вузов, курсов, техникумов, рабфаков (рабочих факультетов) выросло так резко, что для них не хватало преподавателей. Ускоренные выпуски педагогов и ускоренные курсы плодили недоучек. Более образованную молодежь из семей интеллигенции в вузы не принимали, она должна была идти на заводы, чтобы приобрести статус «пролетариев» — и «пролетариями» становилась никудышными. А вчерашние хорошие рабочие превращались в никуда не годных руководителей и служащих, запутывая и разваливая деятельность своих предприятий и учреждений.

В очередной раз пришлось вмешиваться лично Сталину. 23 июля 1931 г. он огласил свои «шесть условий» победы социализма. Осудил «спецеедство», призвал к заботе о специалистах старой школы. Выдвижение руководящих кадров из «низов» было пресечено. 40 тыс. таких горе-начальников были возвращены обратно на производство. Были пересмотрены правила приема в вузы, количество курсов и рабфаков сокращалось. Уволенных представителей интеллигенции стали принимать обратно на работу. В армию тоже начали возвращать бывших офицеров, восстанавливать на прежних должностях [65].

Все это могло бы послужить темой для комедий, иллюстрацией глупости большевистских руководителей. Но… обращает на себя внимание четкая закономерность. Большинство решений и постановлений ЦК были по своей сути правильными, выигрышными. Однако где-то «во втором эшелоне», на уровне исполнения, они несколько подправлялись. Тормозились, а чаще, наоборот, их раскручивали на повышенных оборотах, благие замыслы выливались в хаос и неразбериху.

А вскоре обнаружилась и новая оппозиция. Она гнездилась как раз во вторых эшелонах власти — Бухарин, Рыков, Томский и др. «Левая», троцкистская оппозиция спорила, нападала на Сталина по любому поводу. «Правая», бухаринская, не спорила. Поддерживала и одобряла линию ЦК. Бухарин требовал «форсированного наступления на кулака». А свою линию «правые» гнули исподтишка. Подправляли решения так, как считали нужным. Но Сталин из-за постоянных срывов и неутыков обратил внимание на «феодальные княжества». В такие «княжества» превратились советские ведомства — ОГПУ, Коминтерн, Госплан, профсоюзы, хозяйственные органы. Каждое жило само по себе, подчиняясь лишь своему руководству, а в итоге именно из-за этого становились возможным искажения правительственной политики. Иосиф Виссарионович принялся брать «княжества» под контроль, направлять туда представителей ЦК.

Вот тут-то оппозиция взвилась. Почувствовала, что ее прижимают. Бухарин принялся ратовать за расширение «партийной демократии». Подразумевалось, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. В 1929 г. он выступил со статьей «Политическое завещание Ленина». О работах «завещания» прямо речь не шла, но намек был более чем понятен партийцам, и название звучало завуалированным вызовом Сталину. Однако «правые» действовали гораздо тоньше, чем троцкисты. Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Предпочитали кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространяли слухи, сеяли сомнения. Опорой Бухарина становились газеты «Правда» и «Известия», верхушка комсомольских органов, Академия красной профессуры, коммунистический университет им. Свердлова. В общем, советская элита [103].

Но в подленьких интригах Николай Иванович перехитрил сам себя. Он тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами». Высказывал грязные характеристики в адрес Сталина и других членов Политбюро, выражал уверенность, что «линия Сталина будет бита». Однако Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. А копию письма сняли троцкисты. Они были обижены на Бухарина за публичные нападки и отомстили, опубликовали текст в листовке. Члены Политбюро были ошеломлены теми словами, которыми Бухарин обзывал их за глаза, да еще и перед оппозиционером. Николай Иванович пробовал отвертеться, называл публикацию «гнусной клеветой», но Каменев подтвердил подлинность беседы. Тут уж против Бухарина ополчились все.