Читать книгу - "Моя армия. В поисках утраченной судьбы - Яков Гордин"

Полк — две с лишним тысячи нижних чинов, и соответствующе планировался масштаб строительства. Не говоря уже об офицерском коттеджном городке.

Чем мы будем заниматься потом, подозреваю, не знало и наше командование.

Хотя, надо отдать должное подполковнику Коротченко, он старался сделать все от него зависящее, чтобы полк выглядел как можно представительнее. В частности, мы еще не знали, успеем ли построить казармы до морозов, а он уже организовал полковой оркестр. К сожалению, оркестр располагался рядом с палатками нашего взвода и с его стороны постоянно доносилось всяческое дудение, завывание, хрипение, барабанный бой. Оркестранты репетировали целыми днями, и когда мы возвращались с работы, эта какофония сильно раздражала. Но зато впоследствии все перемещения подразделений полка — командировки, сколько-нибудь серьезные передислокации — сопровождал великий марш «Прощание славянки», что придавало этим событиям торжественность и значительность.

Через некоторое время в полку появилась и футбольная команда. Это были большие бездельники и любимцы комполка...

О своих грандиозных литературных планах я почти перестал писать. И это симптоматично. Уже не было острой потребности замещать реальность фантазиями. Этот мотив проскальзывал иногда по конкретным поводам. Например, мои родители всерьез восприняли придуманную мной наивную историю — происшествие на посту, и мама посоветовала мне подумать о рассказе на этот сюжет.

9.V.1955. «Увы, товарищи, рассказы о коровах, нападающих на часовых, не мое амплуа. Если я когда-нибудь буду писать, то юмористические рассказы в число моих произведений не войдут. Больше всего меня привлекает жанр исторического романа типа „Генриха IV" Манна».

Имелась в виду «Юность Генриха IV» Генриха Манна, роман, на мой вкус, необычайно умный и обаятельный, который я фрагментами знал наизусть и который и сейчас — через шестьдесят лет — считаю образцом исторической прозы наряду со «Смертью Вазир-Мухтара» Тынянова.

Кстати о числе, которым датировано это письмо. 9 мая в те времена не вызывало никаких ассоциаций. Мне в голову не приходило поздравить родных с Днем Победы. Этот день был властью зачеркнут и забыт. Никаких мероприятий, ему посвященных, в армии не было. Что уж говорить о гражданке...

В конце июня моя жизнь неожиданно изменилась. Изменил ее Юра Рыбин.

Как я говорил, мы с Юрой, Левой Сизовым и Леней Турчиным подружились в Цугуловском Дацане, а позже, когда полк собрался на месте дислокации и образовалась постоянная структура, мы оказались с Левой и Леней в одной роте, Лева стал ротным писарем, а Леня, как и я, работал киркой и лопатой. Юра, с его профессиональным опытом строителя, занял высокий пост старшего нормировщика батальона.

Разговоры о хозрасчете оказались правдой. Дело было не только в начислении заработков. При том размахе и серьезности работ, которые предстояли личному составу, необходимы были контроль и учет, отслеживание темпа строительства. Отсюда и появление должностей ротных и батальонных нормировщиков. Никого не радовала перспектива встретить здешнюю осень и тем более зиму в палатках. Времени для возведения казарм оставалось, таким образом, не больше трех месяцев. А специалистов, по моим воспоминаниям, было совсем немного.

Был капитан Кривошеин, зампотех нашего батальона, то есть заместитель командира батальона по технической части. Сапер-фронтовик. Я слышал его рассказ, как они во время войны наводили переправы. Был зампотех полка майор Гинзбург, поразивший меня тем, что ходил — единственный — в белоснежном кителе. Тоже фронтовик. Уж не помню, при каких обстоятельствах он мне рассказал, что жил в Ленинграде на Невском, 114. (Я сообщил об этом в одном из писем.) После войны его демобилизовали, а теперь призвали снова.

В штабе полка работали два молодых веселых лейтенанта, носивших почему-то голубые погоны и летные эмблемы. Оба они были инженеры-строители, получившие офицерские звания на военных кафедрах своих институтов. Почему на них была летная форма? Возможно, слухи о строительстве аэродрома имели под собой какое-то основание, полк формировали под эту конкретную задачу и этих лейтенантов призвали по военно-воздушному ведомству.

Вообще история странная. Зачем было наспех формировать строевой инженерно-саперный полк, нашпиговывать его боевыми офицерами, а затем использовать как стройбат?

Раз уж речь зашла об офицерах, то должен вспомнить кроме гвардии майора Мурзинцева, замполита батальона, который никак не соответствовал предвзятому мнению о политработниках, еще одного майора — начальника штаба нашего батальона гвардии майора Ширалиева. Крупный, я бы даже сказал — тучный, с абсолютно черными вьющимися волосами и столь же абсолютно черными выпуклыми глазами, Ширалиев производил впечатление грозное. Да он и был, когда требовалось, весьма суров. Во время войны он командовал ротой танкового десанта, и китель его украшали четыре ряда наградных планок... Меня заинтересовала одна из них — ярко- голубая. Ни у кого из других офицеров-фронтовиков я такой не видел. Позже, когда по обстоятельствам, о которых скоро пойдет речь, мне приходилось видеться с ним почти ежедневно, я как-то спросил его — как и положено, попросив разрешения обратиться, — что это за награда. «Чешская», — ответил он.

Ширалиев говорил, что он перс. Возможно.

Так вот, о перемене моей жизни.

26.VI.1955. «Мне, наверно, в ближайшие дни придется снова изменить профессию и стать ротным нормировщиком. Приступлю к своим обязанностям с 1 июля. Если работа будет по душе, буду работать, не будет—уйду».

Забегая вперед, могу сказать, что гвардии майор Ширалиев играл определяющую роль в моей служебной судьбе, а в конце концов едва не изменил мое жизненное направление весьма фундаментально...

Должность ротного нормировщика мне предложил Юра Рыбин. И не только по дружбе. Должность эту уже занимал ленинградец Глеб Менгден, о котором я писал в одном из писем — «хороший парень, но отчаянный болтун». Глеб тоже окончил десятилетку, успел поработать на заводе, почему не поступил в институт—не помню. Он с работой, как сказал Юра, не справился. А Юра как старший нормировщик батальона отвечал за ведение дел.

Для того чтобы выполнять эту работу, нужны были тщательность и усидчивость, которыми я в школе отнюдь не отличался. Но тут деваться было некуда. Мне очень не хотелось подвести Юру. В мои обязанности входил учет результатов работ, классификация их по нормативам и подсчет процентов по отношению к плановому заданию. Потом мои рапорты шли в штаб батальона к Рыбину, а затем в полковую бухгалтерию, где получали финансовое оформление.

Личный состав роты не мог похвастаться строительной квалификацией. Было несколько профессиональных землекопов с Западной Украины, но теперь, после закладки фундаментов под казармы и офицерские домики, пошли куда более сложные работы. Ребята выполняли их медленно, и, соответственно, никакие заработки им не грозили.