Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Резонансной реакцией на роспуск Думы со стороны представителей депутатов стала статья В. А. Маклакова «Трагическое положение», в которой автор описывал политическую ситуацию через образ несущегося по узкой горной дороге автомобиля, за рулем которого сидел неумелый шофер. Маклаков поднимал вопрос, стоит ли вырывать руль у этого шофера, рискуя сорваться в пропасть, или необходимо дождаться момента, когда автомобиль минует опасный участок дороги. И хотя Маклаков предлагал второе решение, сама постановка вопроса, общий тон статьи выглядели почти революционно. В зависимости от настроений и степени собственной оппозиционности читатели в образе «безумного шофера» узнавали премьер-министра И. Л. Горемыкина или даже самого Николая II (в письмах депутатов этого периода именно Горемыкин упоминался в качестве «злого гения», поэтому наиболее вероятным «прототипом» шофера выступает председатель Совета министров).

Показательно, что массовое сознание городских слоев в целом верно оценивало мотивы и дальнейшие перспективы действий властей — в материалах перлюстрации за сентябрь 1915 г. отразились слухи о готовящемся наступлении на общественные организации и об увольнении министров, выступавших за союз с Думой^[2125]. Слухи иногда довольно точно предсказывали развитие дальнейших событий. 2 сентября «Новое время» комментировало возможность роспуска парламента: «В связи с возвращением из Ставки И. Л. Горемыкина в обществе усиливаются слухи о предстоящем на днях роспуске Государственной Думы. Мы отказываемся верить этим сведениям, откуда бы они ни исходили, и считаем их злостной попыткой внести смуту в общественные настроения в момент, когда внутренний мир дороже стране, чем когда-бы то ни было»^[2126]. 3 сентября о том же писали «Русские ведомости»: «Слухи о предстоящем роспуске Думы продолжают служить главной темой, приковывающей к себе внимание печати… Чувство тревоги, вызываемое этими слухами, объединяет органы печати, существенно разнящиеся между собой по политическому направлению»^[2127].

Реакционная пресса, наоборот, не скрывала своего торжества. На протяжении июля — августа «Земщина», используя антисемитскую риторику, нападала на Прогрессивный блок, обвиняя его в том, что он пользуется трудным внутренним положением ради собственных корыстных интересов. После прерывания сессии Думы член Русского собрания и Союза русского народа С. К. Глинка-Янчевский опубликовал статью «Неотложные меры», в которой выразил характерное для реакционных кругов «понимание» разногласий «государственников» («русских людей») и «общественников» («жидов») по проекту «правительства общественного доверия»: «Так русские люди и жиды признают, что война требует сильной власти, пользующейся доверием. Но русские люди желают, чтобы сильной была власть, оставленная Царем, т. е. та власть, которой Он доверяет. Жиды-же признают, что только та власть может быть сильной, которая ими будет поставлена и которой они доверяют… Напомню тот исторический факт, что все государственные перевороты совершались при безволии правительства и при содействии свихнувшихся царедворцев (намек на „группу Кривошеина“. — В. А.)»^[2128].

Расхождение взглядов на роль Думы обнаруживается в Совете министров. Так, Горемыкин был уверен, что депутаты провоцируют рабочие беспорядки, а Прогрессивный блок создан для захвата власти в стране. Сазонов возражал председателю: «Я держусь иного мнения и считаю, что в дни величайшей войны отметать общественные элементы недопустимо, что надо единение всех слоев населения… Я нахожу, что нам нужно во имя общегосударственных интересов, этот блок, по существу умеренный, поддержать. Если он развалится, то получится гораздо более левый. Что тогда будет? Кому это выгодно? Во всяком случае не России»^[2129]. Император поддержал Горемыкина, а в сентябре — октябре 1915 г. отставку получили Щербатов, Сазонов, Кривошеин. Власть постепенно демонстрировала обществу, что «единение» может происходить лишь на этатистской основе.

В январе 1916 г. министры (Хвостов, Трепов, Барк) признавали, что внутриполитическая ситуация ухудшилась и необходимо идти на более тесный контакт с Думой. Причем в случае готовности Думы к компромиссам допускался созыв бессрочной сессии^[2130]. Однако в итоге сессию решили все же ограничить. В начале 1916 г. В. Кузьмин-Караваев подводил промежуточные итоги взаимоотношений власти и общества, выстраивая некую не лишенную наивности динамику общественных настроений. На первом этапе начало войны привело к замене эгоистических устремлений патриотическими и воцарению внутреннего мира, символом которого стало рукопожатие Милюкова и Пуришкевича. В обстановке надежд и твердой веры в победу был встречен 1915 г., но с весны подъем пошел на убыль. «Каждый новый день и каждый новый шаг во внутренней политике показывали, что власть понимает лозунг „все для войны“ исключительно в смысле моральной обязанности общества беспрекословно исполнять ее желания и требования», — писал автор. Образование военно-промышленных комитетов и деятельность земского и городского союзов отразили новый этап воодушевления общественных сил. Образование Прогрессивного блока вызвало всеобщий вздох облегчения, но он жизни не получил, а Дума была распущена. «А потом, — продолжал В. Кузьмин-Караваев, — как по мановению, зашевелились „истинно-русские“ союзники, со дня объявления войны спрятавшиеся было по своим мрачным углам… Сейчас от внутреннего мира остались только следы. В средних политических слоях разрушить его до конца пока еще не удалось»^[2131].

Ограничивая компетенции Государственной думы, досрочно прерывая ее сессии, верховная власть на фоне усугублявшегося социально-экономического и политического кризисов, распространявшихся слухов о массовом предательстве в верхах превращала Государственную думу в символ некоего сопротивления, поднимала ее престиж в глазах широкой общественности. Современники начинали наделять Думу не характерными для ее реального институционального положения признаками. Так, в журнале «Будильник» еще накануне открытия четвертой сессии 12 июля 1915 г. появилась карикатура Д. Моора, изображавшая Таврический дворец как ощетинившийся пушками броневик, мчавшийся на вражеские позиции (ил. 167). За его рулем располагался М. В. Родзянко, по обе стороны от него — П. Н. Милюков и князь Г. Е. Львов. Зрителям оставалось додумать, на какие именно позиции, внешнего или внутреннего фронта, несется бронемашина. Д. Моору было свойственно скептическое отношение к Государственной думе. К открытию следующей сессии в 1916 г. он сравнивает ее с маскарадом.