Читать книгу - "В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов"

Наконец, 13 января 1920 года Пленум ЦК РКП(б) принял предложение Дзержинского: опубликовать в прессе сообщение о том, что с 1 февраля ВЧК прекращает применение высшей меры наказания. Комиссия в составе Дзержинского, Каменева и Троцкого разработала проект постановления, и 17 января ВЦИК и СНК ввели мораторий на расстрелы в отношении врагов советской власти. Однако и на сей раз начавшаяся война с буржуазной Польшей привела к отмене этого решения¹⁸³¹.

Но все эти документы характеризовали «большую политику» советской власти. А рядом с ней существовала могучая сила инерции и сложившаяся практика законоприменения. Виктор Серж, французский коммунист, работавший в Петрограде в аппарате Коминтерна, пишет, что когда стало известно о готовящемся решении ВЦИК и СНК о моратории, питерские и московские чекисты, дабы успеть до публикации декрета, стали «пускать в расход» тех, кого они считали наиболее опасными контрреволюционерами.

А когда Виктор Серж спросил одного из участников этой «акции» – почему они так поступили, тот ответил: «“Мы думали, – сказал он, – что если народные комиссары начинают проявлять гуманизм, это их дело. Наше дело – навсегда разбить контрреволюцию, и пусть нас потом расстреляют, если захотят!” Это была отвратительная трагедия профессионального психоза».

Серж полагал, что этот «психоз» происходил по многим причинам – «из комплекса неполноценности еще недавно порабощенных, униженных; из самодержавных традиций, невольно проявлявшихся на каждом шагу; из подсознательной озлобленности бывших каторжников и тех, кто избежал виселиц и тюрем; из атрофии нормальных человеческих чувств, вызванной мировой и гражданской войнами; из страха и решимости бороться до конца».

Но главное – «эти настроения были усилены жестокостями белого террора. В Перми адмирал Колчак уничтожил четыре тысячи рабочих… В Финляндии от рук реакции погибло от 15 до 17 тысяч красных… В Будапеште Отто Корвин был повешен вместе со своими товарищами на глазах возбужденной толпы буржуа». И все-таки, заключает Виктор Серж, – «для меня, как и для многих, было очевидным, что упразднение ЧК, восстановление обычных судов и права на защиту отныне становилось условием внутреннего спасения революции»¹⁸³².

В том же 1920 году в Питере был арестован бывший генерал, ученый-химик А.В. Сапожников. Сам он «политикой» не занимался – разрабатывал новое антисептическое средство (гомоэмульсию), но два сына его были активными белогвардейцами. И вот при обыске его квартиры было найдено спрятанное оружие.

По тем временам незаконное укрывательство оружия грозило смертью. Суд, однако, приговорил Сапожникова к заключению «до окончания гражданской войны».

Горький, знавший Сапожникова, рассказал эту историю Ленину. «Гм-гм, – сказал Ленин, внимательно выслушав мой рассказ. – Так, по-вашему, он не знал, что сыновья спрятали оружие в его лаборатории? Тут есть какая-то романтика. Но – надо, чтоб это разобрал Дзержинский, у него тонкое чутье на правду.

Через несколько дней он говорил мне по телефону в Петроград:

– А генерала вашего – выпустим – кажется, уже и выпустили. Он что хочет делать?

– Гомоэмульсию…

– Да, да – карболку какую-то! Ну вот, пусть варит карболку. Вы скажите мне, чего ему надо…

И для того, чтобы скрыть стыдливую радость спасения человека, Ленин прикрывал радость иронией»¹⁸³³.

В июне 1921 года в Питере вновь начались аресты в связи с раскрытием ЧК так называемого «Союза возрождения России». Упомянутый выше Виктор Серж был хорошо знаком не только с чекистами, но и с теми, кто участвовал в этом «Союзе». По его мнению, «во время кронштадтских событий университетские преподаватели должны были счесть конец режима неизбежным и, видимо, подумывали об участии в его уничтожении. Дальше этого “заговорщики”, скорее всего, не пошли»¹⁸³⁴.

После проведения обысков у арестованных те, у кого не обнаружили компромата, были сразу же освобождены. Но в связи с этой группой проявилась и другая, названная чекистами «Петроградской боевой организацией», в которую, среди прочих, входили и офицеры, за которыми ЧК вело наблюдение еще во времена заговоров 1919 года. В их числе были поэт Н.С. Гумилев, профессор В.Н. Таганцев, сотрудник Госплана М.К. Названов и другие. Эту группу выделили в особое производство как «дело Таганцева»¹⁸³⁵.

Об этих арестах Ленин узнал от зампреда Госплана, профессора Петра Семеновича Осадчего, который постоянно попадал в поле зрения ЧК в связи с деятельностью его брата Павла Осадчего. 1 июня Владимир Ильич пишет зампреду ВЧК Уншлихту: «Вопреки моему точному предупреждению… произведен обыск в Петрограде у зампредгосплана Петра Семеновича Осадчего. Требую немедленного расследования, указания мне виновного в обыске точно и поименно и привлечения его к ответственности»¹⁸³⁶.

2 июня на списке арестованной профессуры он подчеркивает фамилии профессора Электротехнического института П.А. Щуркевича и профессора Политехнического института Б.Е. Воробьева, которые и до этого как бывшие члены кадетской партии неоднократно арестовывались ЧК. Уншлихту Ленин пишет: «Двое подчеркнутых – лично известны Осадчему – “такие же, как я”. Нельзя ли хоть домашний арест? Нельзя ли иные меры пресечения… Они не бегают ведь».

И относительно самих арестов: местным органам ЧК, отмечает Владимир Ильич, выдаются «мандаты не на персональные аресты, а на аресты “по усмотрению”», без учета политической зрелости сотрудников. Эту практику, – пишет Ленин, – необходимо менять, и ВЧК надо в подобных случаях выдавать лишь «персональные мандаты»¹⁸³⁷.

В конечном счете, помимо Щуркевича и Воробьева, все указанные в списке арестованные профессора (Л.В. Щерба, В.С. Мартынов, А.К. Мордвилко, В.Н. Тихонова, В.П. Осипов) были освобождены и в последующие годы (за исключением Н.Н. Мартиновича, эмигрировавшего в Финляндию) успешно работали в академических и высших учебных учреждениях Петрограда.

Тогда же, в июне 1921 года, Ленин получает письмо от академика Николая Степановича Таганцева. Имя это было Владимиру Ильичу знакомо. В свое время, после ареста Александра Ульянова в 1887 году, Мария Александровна Ульянова, по протекции их домашнего доктора Александра Алексеевича Кадьяна, обращалась к нему как сенатору с просьбой помочь ей добиться свидания с сыном. И сенатор действительно хлопотал об этом в судебной палате¹⁸³⁸. Теперь Николай Степанович просил о смягчении участи своего сына – профессора-географа Владимира Николаевича Таганцева, арестованного ЧК, и о возврате вещей, конфискованных при аресте.

Ленин в тот же день – 17 июня – посылает это письмо Калинину, Курскому и Дзержинскому: «Очень просил бы рассмотреть возможно скорее настоящее заявление в обеих его частях (смягчение участи и увоз из квартиры Таганцева вещей, принадлежащих ему лично) и не отказать в сообщении мне хотя бы самого краткого отзыва»¹⁸³⁹.

Уже на следующий день, 18 июня, конфискованные вещи вернули. А вот относительно судьбы В.Н. Таганцева лишь 5 июля Д.И. Курский сообщил, что просьба о смягчении его участи не может быть удовлетворена и Таганцев должен понести «суровое наказание в связи с его активной ролью в контрреволюционной организации»¹⁸⁴⁰.