Читать книгу - "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков"

Назревает стратегический кризис в нашем единоборстве с пруссаками; в районе нашей армии между Граевом и Осовирм^[196] начались бои; железная дорога между ними разрушена. […]

Бомбардируют меня главные врачи подвижных госпиталей телеграммами такого содержания, что-де корпусные продовольств[енные] магазины не выдают им ни фуража для лошадей, ни съестных припасов для команд, купить же их невозможно… Интендант армии Краевский^[197] (полковник, по-видимому, дельный, разумный и порядочный) откровенно признался, что помочь горю не в состоянии, так как ожидаемый из Гродно груз около 150 тысяч пудов в пути застрял. Задержка доставки всякого довольствия и людям, и лошадям из тыла — явление не случайное, а уже давно принявшее общий и постоянный характер, и притом трагический. Без преувеличения можно сказать, что войска со всеми входящими в них учреждениями, кроме штабов армий, — голодают в буквальном смысле слова, кроме того — терпят крайнюю нужду в надлежащем обмундировании и снаряжении. Если условия снабжения армии всем необходимым не улучшатся, то, мне кажется, должен будет наступить общий мор. […]

7 октября. Хорошая погода. С утра с запада слышалось сильное артиллерийское буханье. Идет бой между Осовцом и Августовом. Целый день мечусь как угорелый в стараниях как можно лучше обеспечить войсков[ые] части в санитарном и эвакуационном] отношении; разослал тысячи телеграмм и начальнику санитарной части фронта, и главноуполномоченному Красного Креста Гучкову^[198], и особоуполномоченному — князю Куракину^[199], и главным врачам госпиталей, и т.д. Бомбардируют и меня со всех сторон телеграммами. Душа страдает от сознания, что зла и несчастий так много, а даже и смягчить их я не в состоянии!.. Хоть и все время треплешься, а видишь, что делаешь-то «ничего»; лучше ли это, чем ничего не делать?! […]

Блокада с Перемыгиля нами снята; значит, дела наши в Галиции неважны. […]

8 октября. Чувствуется дыхание глубокой осени; деревья расцветают багрянцем; земля покрылась густым ковром опавших кленовых листьев; небо покрыто свинцовыми тучами; пронизывающий сильный ветер; грозно шумит лес; жутко завывают и визжат телеграфные и телефонные проволоки. Как красивы здесь придорожные кресты! 6-й уж день как живу безвыездно в святой обители^[200]. Хорошо бы пожить здесь в мирное время, без этой кошмарной действительности, сковывающей и ум, и сердце. […]

9 октября. Ветреная, дождливая погода. Рано утром отправился на ненавистном мне автомобиле в Августов познакомиться с деятельностью там сборного эвакуационного] пункта и входящих в его состав госпиталей, в число к[ото]рых произволом Рейнбота попал и приданный дивизии № 132, о необходимости возвращения к[ото]рого в свою дивизию я только что телеграфировал сему помпадуру. Дорога все время пролегала по чудному шоссе среди болот, трясин, озер и хвойных лесов. Около 40 верст пролетел в течение 1¹/₂ часов! По пути навстречу тянулись обозы; бедные лошади от страха мчащегося самоката шарахали в сторону, опрокидывали повозки. С болью в сердце всю эту картину я беспомощно созерцал и думал, уравновесится ли внесенный моим автомобилем беспорядок в обозы той пользой, к[ото]рую я должен принести своей поездкой по осмотру полевых госпиталей? А польза, мне кажется, могла исчерпываться только разве тем, что я всех подведомстве[нных] мне коллег лишь обласкал и приободрил в противовес примененным к ним рейнботовским карательным мерам, вроде, напр[имер], отчисления от должностей некоторых главных врачей. Свою злобу от общего неустройства и несорганизованности во всем наши начальствующие лица так любят вымещать на своих подчиненных, особенно же — на врачах! И вместо того, ч[то]б[ы] быть руководителями, выступают исключительно лишь в роли карателей, видя в этом все свое назначение. В стороне Граево и западней слышалась артиллерийская] канонада. […]

10 октября. […] От начальника штаба узнал, что мы собираемся переходить в наступление. Не верится мне, ч[то]б[ы] мы могли победить пруссаков; при совершенстве их техники, аккуратности и взвешенности ума не выручит, пожалуй, нас и «серый».

Командир 2-го Кавказского] корпуса Мищенко, хотя и порядочно надоедает моей канцелярии всякими телеграммами по санитарной части касающимися, но мне он очень нравится; таким и должен быть строевой начальник, к[ото]рый при учете «числа штыков и сабель» никогда не должен забывать и о носителях этих орудий… […]

11 октября. День — серый. Граево — опять в наших руках. Идет сегодня большой бой между Боржемен^[201] и Дуткен^[202]. В нашу армию скоро вольется 1-я, состоящая из двух корпусов. Вследствие последовавшей во время самой войны реорганизации в[оенно]-санит[арной] части^[203] — большой кавардак, путаница в понятиях, терминах; за отсутствием же надлежащей связи между частями и учреждениями многими из них не получается совсем никаких ни циркуляров, ни приказов. Только бы быстро и безостановочно двигаться и мотаться из стороны в сторону, хотя бы и безо всякого толку — отлично сходит за деловитость… […]

12 октября. […] Почти каждый день слышалась усиленная глухая канонада с запада. Командующий войск[ами], начальник штаба и квартирмейстер выехали на бранное поле. Как наши дела обстоят — неизвестно пока. О нашем же сражении под Варшавой в течение 1–7 октября газеты трубят как об имеющей решительное значение нашей победе, даже как «о начале конца» для германцев. Дома у нас теперь все ликуют. Но мне представляется, что рано еще нам [тру]бить в фанфары, еще много нам предстоит преодолеть трудностей, ч[то]б[ы] сломить врага, от к[ото]рого Варшава еще не застрахована В действиях наших военачальников что-то видно много ремесленности и нет вдохновенного дерзания в отступление от шаблона.