Читать книгу - "Троцкий и заговор в Красной Ставке - Сергей Войтиков"

В 1919 г. Костяеву пришлось снова требовать в приказах по Полевому штабу дисциплины от своих сотрудников. 6 февраля он приказал сократить количество командировок своих сотрудников в Москву, возложив ответственность на начальников управлений и инспекторов; при новых назначениях сотрудников до начальников отделения включительно согласовывать все кандидатуры с ним лично, остальных — после выяснения профпригодности кандидата с согласия соответствующего комиссара и будущего начальника^[262]. 11 февраля вышел приказ с объявлением итогов служебного расследования передачи 5 февраля секретной оперативной телеграммы через Центральный телеграф вместо прямого провода (причем информацию о передаче Костяев получил лично от Л.Д. Троцкого — вероятно, с соответствующим «нагоняем»). По итогам 1 человек уволен, трое отделались выговорами^[263]. 22 февраля Костяев констатировал случаи опоздания сотрудников из отпусков, указав: «еще не все служащие штаба… прониклись серьезным отношением к служебному долгу и не понимают, что во время их отсутствия работа, которую они несут по своей должности, обременительно ложится на их товарищей сослуживцев». В дальнейшем виновные (предупреждал Костяев) «будут привлекаться к строгой ответственности включительно до смешения с должности»^[264]. 22 февраля (два месяца спустя после издания приказа № 78) Ф.В. Костяев опять отметил случаи отдачи сотрудниками Полевого штаба, на то не уполномоченными, «распоряжений от имени начальника и комиссара Полевого штаба». Получающие приказания обязывались узнавать у передающих такие распоряжения лиц фамилию и должность^[265].

Во время Первой мировой войны, по воспоминаниям военного следователя Р.Р. фон Раупаха, «всю буржуазию приходилось силой отправлять на фронт, и не было никаких средств бороться с ее дезертирством. Она служила сторожами и писарями, устраивалась в разного рода „работавших на оборону“ комиссиях и организациях и пускалась на всякие ухищрения, лишь бы избавиться от ухищрений и опасностей фронта»^[266]. ПШ наследовал «славные традиции» императорского тылового организма: по наблюдениям А.А. Антонова, в нем должности регистраторов и письмоводителей занимали офицеры (капитаны, поручики), прячась на канцелярских местах от отправки на фронт (всего в начале 1919 г. в штабе служило более тысячи человек, из которых чуть более 20 — около 5 % — составляли члены партии большевиков)^[267]. Причем большинство коммунистов полностью сосредоточилось на технической работе; 6–7 интеллигентов «очень часто» направлялись в служебные командировки, что не способствовало организации «регулярной партийной работы»^[268]. 12 января 1919 г. А.А. Антонов предложил выход из создавшегося положения: оставить за начальником ПШ право назначать лишь на должности специалистов, право назначения на технические должности передать комиссару. Это сделает состав сотрудников Ставки менее однородным и уменьшит возможность измены: кучке в 50 военных специалистов «не на кого будет опереться, т. к. трусливая обывательская масса не пойдет на авантюру»^[269]. Предложение В.И. Ленин оставил без ответа, но доклад Антонова не отправил, как он это обычно делал, с пометой «совершенно секретно» в архив, а заботливо сохранил у себя и вытащил на свет божий лишь в начале июля 1919 г. для приобщения к «следствию над Ставкой»^[270] (над «заговорщиками из Полевого штаба»). Сам факт посылки в штаб Антонова показывает, что Ленин предпринимал шаги для уничтожения возможности свержения его власти и установления военной диктатуры.

Факты по делу Троицкой свидетельствуют, что в Полевом штабе все-таки имел место шпионаж, но из них не ясно, насколько он укоренился и чем был опасен для большевистской власти. Если утечкой сведений — это одно, если возможностью военного переворота — совсем другое… На второе в принципе не похоже, однако в начале 1919 г. генерал Ф.В. Костяев отказался уволить штабную сотрудницу, фактически уличенную в шпионаже^[271], — что оставалось думать партийным работникам? И что должен был думать В.И. Ленин, когда 17 или 18 апреля 1919 г. получил повторное «ходатайство» генштабистов об освобождении Г.И. Теодори? 12 марта 1919 г. один из старых соратников Ленина М.С. Кедров приказал арестовать Теодори по обвинению в шпионаже, основываясь на показаниях, очевидно, уже расстрелянной к тому времени Троицкой, и 6 раз допрашивал генштабиста^[272]. Еще в мартовской телеграмме однокурсника Теодори Парфения Майгура (как установил А.А. Зданович) читалась «некая угроза групповых действий… генштабистов» — выпуска академии 1917 г. А 1 апреля чекисты перехватили телеграмму из Полевого штаба однокурсникам Теодори на фронты с предложением «подписать коллективное ходатайство за Теодори, рассматривать это как коллективное действие в защиту авторитета ответственных работников»^[273]. Весь выпуск дважды (24 марта и 17 апреля 1919 г.) обращался с просьбой о назначении расследования по делу их лидера непосредственно к председателю Совнаркома (!) Владимиру Ленину, причем повторное ходатайство, под личиной готовности исключить из корпуса Генштаба Теодори в случае подтверждения обвинения, фактически содержало предупреждение: отказ может осложнить и без того непростые отношения с военными комиссарами. Фактически 36 человек, занимавших важные посты в Полевом штабе, сознательно пошли с точки зрения уставных отношений на серьезнейшее их нарушение. Они допустили грубейшее нарушение субординации — подали заявление «через головы» 3-х (!) непосредственных начальников (Костяева, Вацетиса, Троцкого); более того, их заявление носило коллективный характер, что строжайше запрещается в вооруженных силах со времен Петра Великого и до наших дней^[274]. Причем они и подали «коллективку» напрямую Ленину, т. к. прекрасно понимали, что дальше Костяева это не пойдет, а сам генерал, вероятно, отдаст их за нее под суд. В принципе такое «ходатайство» вполне можно расценивать как ультиматум. Это была игра ва-банк. А такие люди, как Ленин, иногда откладывали месть в долгий ящик, но никогда не забывали подобных «ходатайств».