Читать книгу - "Дневники. Я могу объяснить многое - Никола Тесла"

В 1889 году в Париже состоялась Всемирная выставка^[89], на которой мне непременно нужно было побывать. Ожидалось, что отдел электричества станет самым популярным – и эти ожидания полностью оправдались.

Теперь у меня были деньги, и я мог позволить себе билет в одноместной каюте первого класса, чтобы плыть со всеми привычными мне удобствами. Во время плавания я собирался работать, поэтому багаж у меня был не просто большим, а огромным. В первый же день я превратил свою каюту в подобие плавучей лаборатории, на которую приходили смотреть капитан и другие офицеры. Больше всего их заинтересовали приспособления, которые я придумал для того, чтобы фиксировать предметы на месте, не давая им возможности двигаться во время качки.

Я плыл с наилучшим комфортом, который только можно было вообразить, но никакого удовольствия от плавания не получил, потому что буквально с первых же минут плавания на меня нахлынули воспоминания о прошлом плавании со всеми его лишениями. Нахлынули и не отпускали меня на протяжении всего плавания. Отправляясь на обед, я вспоминал, как сидел на палубе и пытался заглушить голод, делая глубокие вдохи и выдохи. Сидя в просторной удобной каюте, я вспоминал свою прежнюю каюту – тесную и душную. По ночам мне казалось, будто меня кусают клопы. Впоследствии профессор Холл^[90] объяснил мне, что впечатления от тяжелого первого плавания засели в моей памяти так глубоко, что вызвали неосознанную неприязнь к плаванию. Именно поэтому, не испытывая никаких лишений, я тем не менее вспоминал лишения первого плавания. Я не могу объяснить так, как делал это Холл, но смысл его объяснений сводился к тому, что я написал.

Мне очень хотелось помочь кому-то из бедных пассажиров, как во время моего прошлого плавания помог мне капитан. Но напрасно приглядывался я к пассажирам третьего класса. Среди них не было ни бедных, ни голодных. Бедные и голодные плыли из Европы в Америку, а не наоборот.

В Париже воспоминания создавали совершенно иное настроение. Я вспоминал себя прежнего, сравнивал с нынешним и радовался тому, что я, несмотря на все препятствия, получил известность и заработал изрядно денег. Я был человеком, который твердо стоит на ногах, и это не могло меня не радовать. Особенно если вспомнить о том, что всего два с небольшим года назад я был землекопом. Мозоли с моих рук к тому времени сошли еще не полностью. Я с любопытством исследователя наблюдал за тем, как они становятся все меньше и меньше. Если на пароходе я плыл в угнетенном настроении, то по Парижу ходил радостный и счастливый. Я посетил все памятные мне места, переборов только искушение побывать в Континентальной компании Эдисона. Встретив одного из бывших коллег на выставке, я узнал, что месье Реверди в 1887 году внезапно оставил директорский пост и уехал на золотые прииски в Южную Африку.

О выставке я не раз уже писал и рассказывал, поэтому повторяться не буду. Скажу, что выставка оправдала мои ожидания. Огорчило меня лишь то, что я не смог познакомиться и побеседовать с русским ученым Павлом Яблочковым^[91], о котором узнал еще во время учебы в Граце. Я очень плодотворно провел время и сказал себе, что плыл через океан не зря. Именно на выставке в моей голове окончательно сложилась схема генератора переменного тока большой частоты.

В Париже я встретился со своим дядей владыкой Николаем. Вместе с ним я отправился домой, чтобы встретиться с родными. Встреча с матерью получилась одновременно и радостной (столько времени прошло!) и грустной. Я смотрел на ее морщинистое лицо и думал о том, увидимся ли мы снова. Мать, видимо, думала о том же, потому что плакала не переставая. Хочу привести один очень любопытный случай, которому невозможно дать объяснение. «Одно время мне снилось, что ты бедствуешь, – сказала мне мать. – Ты лишился дома и работы, спал, где придется, ел, что придется, таскал мешки и махал лопатой. Несколько месяцев мне снилось такое, и я просыпалась в слезах. А потом прошло, как отрезало». Я уточнил даты и оказалось, что эти сны пришлись на период моих лишений. Мать перестала их видеть примерно в то время, когда Обадия Браун познакомил меня со своим братом Альфредом. Я бы не поверил, если бы мне рассказали о чем-то подобном. Никто, кроме Антала Сигети, обоих Браунов и Чарльза Пека не знал, что я работал землекопом. Ни с кем из них моя мать не была знакома, разве что заочно, по моим рассказам, с Анталом. Я рассказал матери правду, я вообще рассказал ей всю правду о своих мытарствах. Теперь уже можно было сделать это, потому что все плохое было позади.