Читать книгу - "Цунами - Николай Задорнов"

Команды американских китобойных судов «Лагода» и «Лауренсия», вынужденные в разное время после кораблекрушения искать спасения у японских берегов, заточались японцами в тюрьмах в клетки, и многие моряки умерли там от жестокого обращения, не дождавшись освобождения. Судно «Морриссон», явившееся в Японию, чтобы передать спасенных после кораблекрушения японских рыбаков, было отогнано артиллерийским огнем береговых батарей.

Причина, как полагал Перри, была одна во всех случаях. За Японию не взялись как следует. Русские действовали бедными средствами, рассчитывая на казачьи нравы своих исполнителей более, чем на средства и вооружение. Они отправляли офицеров, которые выказывали героизм, но у которых не было ни многочисленных команд, ни совершенного оружия, ни современных кораблей, ни отчетливо поставленной перед ними цели. Надо, как полагал Перри, отправить экспедицию, снаряженную совершенно противоположным способом: богатую, снабженную всем в изобилии, с многочисленными экипажами и с подготовленными десантами, идти на современных кораблях.

Подготовка экспедиции началась еще до того, как Перри вызван был в Вашингтон. Как только об этом стало известно из газет, посыпались предложения услуг от судозаводчиков, изобретателей и инженеров. Предлагали строить всевозможные суда, особенно большие, защищенные броней от ядер и бомб, с машинами повышенной мощности, оригинальной конструкции. Инженеры получали возможность произвести революцию в кораблестроении. Желая во всеоружии явиться перед берегами Японии после тяжелейшего плавания через океаны, американцы не жалели средств. Через несколько лет спущены были на воду самые большие, быстроходные и мощные для своего времени пароходы.

На «Поухатане», как уверяли газеты, громадное орудие на поворотном круге из рельсов, образующих как бы спираль на палубе, поворачивалось на все 360 градусов.

Сведения о подготовке экспедиции должны были через голландцев достигнуть Японии и произвести там гипнотизирующее воздействие. В секрете держался лишь порт назначения американской эскадры. Из многочисленных газетных статей можно было понять, что эскадра идет в Южную Японию.

Перри знал, что он не позволит обмануть себя, как Головнин, и не даст повода надеяться, что он, как Резанов, придаст значение японским церемониям.

Ближайшая цель экспедиции ясна и принята всеми. С ней согласны президент, государственный секретарь, министр флота, лидеры оппозиции, купцы, банкиры, ораторы в парламенте. Тут разногласия почти не было. Все делалось в интересах народа. Народ просил открыть Японию. Китобоям и судовладельцам нужны были станции на японских островах, невозможно плавать в океане, если там, как тюрьма, неприступная, охраняемая Япония, за один заход в бухты которой людей морят голодом и мучают годами. Очевидна возвышенная и благородная цель – спасение европейцев, страдающих от японского деспотизма. Народу Японии открывалась возможность приобщиться ко всемирной цивилизации.

Японию надо было заставить подчиниться законам, принятым в цивилизованном мире. Ее надо было открыть для американской торговли. Надо открыть ее порты для захода американских кораблей.

Президент Фильмор во время своих встреч с Перри говорил также о возвышенных и благородных целях экспедиции, о христианстве, морали, цивилизации и мировой торговле, о равных возможностях для стран всего цивилизованного мира на рынках Японии и в ее портах.

Перри, человек военный, всю жизнь проведший в тяжелых экспедициях, знал, во что обходятся цивилизации ее благородные намерения. Он с флотом в сто кораблей штурмовал и бомбардировал во время недавней войны с Мексикой город и крепость Вера-Круц. После этого Америка получила Сан-Франциско. Коммодору приходилось вздергивать людей на мачтах, характер его был закален не только морскими штормами.

Тихий океан должен стать американским морем. Так полагал сам Перри. Это будет не сразу, но это случится когда-то в будущем, как результат его великой экспедиции. И это не будет значить, что океан закрыт для других наций. Нет. Япония же должна со временем тоже неизбежно подчиниться Америке, стать ее колонией, и это, конечно, не означает тиранического безраздельного господства английского образца.

У Перри были единомышленники среди деловых людей. В поддержке ораторов, литераторов и даже ученых он не нуждался.

Перри отказался взять с собой ученых. Он отказал в этом и ученому-голландцу Зибольду – знатоку Японии,^[53] который бывал в этой стране, кажется, единственный из всех живых ученых мира. Зибольд приехал в Америку из Европы и просился идти в Японию. Он знал японский язык. У Перри не было людей, знавших по-японски.

Но с Зибольдом о чем-то советовались русские еще до того, как казаки заняли Приамурье. Он был свой человек среди ученых в Петербурге. В Вашингтоне колебались, не зная, как быть с Зибольдом. Перри сказал решительно:

– Зибольд – русский шпион!

Он отказал вообще всем ученым. Он не желал лишних свидетелей. Разница между теми, кто провозглашает великие идеи, и теми, кто ради них вздергивает своих же матросов на виселицу или запарывает их, слишком велика. Исследователи и ученые могут не понять этого и помешать делу, которое должно неумолимо двигаться вперед, чтобы впоследствии обогатить науку и обрадовать нацию и самих ученых. Двигаясь вперед, дело рано или поздно придет к тому, что угадывает Перри. Он этого не скрывает. И не он один. Страна способна победить любого противника. На ее окраинах вырастают молодые американцы, с детства владеющие оружием и отлично сидящие в седле. Уже готовились для этих парней дела, и не на маисовых полях, не в скотниках и не при табунах лошадей.

Победившая Америка ждет новых благородных подвигов и еще большего прославления нации. И в такое-то время воспротивятся японцы? Если сопротивление станет дерзким или опасным, забурлит вся страна.

Так был отправлен самый лучший флот, не имевший себе равных по вооружению, дороговизне и совершенству, с самыми лучшими боевыми, испытанными командами. И все это в эпоху войн с индейцами, фортов на границах страны, которые представляли собой сараи с соломенными крышами, когда американские войска состояли из всадников в соломенных шляпах и в неодинаковых костюмах, на разномастных лошадях, когда сельская Америка была бревенчатой и соломенной, торговавшей кожами, кукурузной мукой и рабами, секущей и секомой, несмотря на великие заповеди Вашингтона о равенстве.

А городская Америка уже отстраивалась каменными домами банков, заводов и фабрик, привлекая дельцов, сутяг и хищников со всего света, провозглашая их отборным цветом человечества и дозволяя им под флагом свободы досыта наклеваться мяса под кожей любого цвета.