Читать книгу - "Дядя Джо. Роман с Бродским - Вадим Месяц"

В молодости я слышал «сердце мира». Это не всегда стук, это скорее гул, идущий откуда-то из глубины земли и наполняющий тебя уверенностью, что ты прав. Путь саморазрушения тоже может быть правильным. Я хотел попробовать все, что существует на этом свете, но это «все» попробовало меня. Я прыгал из отходящей электрички на перрон, приземлившись в сантиметре от бетонного столба; допивался до того, что бегал по Хобокену за неграми с молотком; заказывал самых страшных проституток в городе и курил с ними траву; отобрал у китайского дворника метлу в Манхэттене и подметал улицу, пока тот не сообщил мне, что владеет приемами самообороны; сдуру дал пощечину Маргарет из-за какой-то неоправданной пьяной ревности, но тут же испугался и извинился.

— Я хочу быть с тобой. Остальное — второстепенно, — заявил я, когда она сказала, что на свете есть вещи, через которые она не сможет переступить. — Марго, я протрезвел. Люби меня, как я тебя.

Она внимательно посмотрела на меня и, кажется, поверила.

Человека, который жаждет славы или боится смерти, видно за версту. Неприятное зрелище. Я представлял собой нечто обратное, но такое же мерзкое. То, что со мной было, являлось истерикой. Издержки свободы и дурного воспитания. Если ты молод и глуп, никакое «сердце мира» не поможет. Оно может только намекнуть, предостеречь. Остановить дурака способны лишь органы правопорядка.

Вероятно, Фостер понимал меня. Вряд ли он был таким в юности. Но его тусклый взор при моих россказнях о России вспыхивал. Он любил скорость. Был прирожденным мотоциклистом. В быту держался сдержанно, дистанцировался от всех. Разговаривал тихо, но только пока речь не заходила о поэзии. Официоза не любил. Финансовый капитал, правящий миром, ненавидел. При появлении на экране «Черепашек-ниндзя» стыдливо выключал телевизор.

— Представляю, сколько они заработали на этом дерьме, — говорил он.

Несколько лет преподавания в Турции расширили его кругозор настолько, что он усомнился в американских ценностях. Слушал там «Голос Америки», с ужасом сообщил мне:

— Они же всё врут!

Фостер в своих поисках был одиночкой, «истинным эмерсонианцем, полагающимся только на свои силы». Мой гедонизм и цыганщина были ему не по нраву, но он относил их к издержкам возраста. В поэзии ставил на лаконичный стоицизм, камуфлирующий отчаяние, которое американской поэзии не свойственно. Писал стихи в виде «элегантных портретов неопределенности». В этой неопределенности был предельно исповедален. Пуританин — честный человек по определению. Он всегда был готов прийти на помощь другу. Мне он казался удивительно смелым.

«Езда на мотоцикле подобна написанию стихотворения, потому что и там и здесь есть риск. Поворот, предназначенный для пятидесяти миль в час, убивает на восьмидесяти или на ста. Однажды не останется никаких слов, и будет только встречный грузовик на твоей полосе, поскольку ты уже объехал холм и завершил свою кривую». «Мы говорим про стихи, как они работают. Однако единственное, о чем мы рассуждаем, — это то, что все равно никаких правил не существует». «Поэзия ответственна только перед самой собой и никому ничего не должна».

Он любил посвящать стихи друзьям-поэтам. Они переговаривались стихами на известном только им языке. Саймон, Элис, Джо Донахью, Мануэль Брито, Леонард Шварц, Джоэл Льюис и другие — «все поэты конструируют свое собственное сообщество, конкуренцию, ненарушаемую эстафету — и в этом смысле являются друзьями». Идею «эстафетной палочки» предложил когда-то битник Тед Берриган^[38]. Она хрупка и невидима, ты можешь взять ее у Рильке или у приятеля-мотоциклиста, в ней нет ученичества, а лишь плавное перетекание традиций и отношений. Элис Нотли так определяет значение «эстафеты»: «Имеется только одна поэтическая традиция, и она всегда изменяется. Вы изменяете всю историю, которая прошла до вас, и в тот момент, когда, например, я вхожу в эту традицию или в эту историю, она прекращает быть мужской традицией, ее природа полностью изменяется». Я догадываюсь, что Фостер перенял «эстафетные палочки» от Уильяма Бронка, Джека Спайсера, Роберта Данкена^[39]. И давным-давно — от Эмерсона и Торо. Если будет нужно, я возьму эстафетную палочку и у него. В настоящий момент я — обладатель иной эстафетной палочки.