Читать книгу - "«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын"

Проходит несколько дней. Мы возвращаемся с какой-то прогулки и находим все семейство Тони у нас.

Она: Почему вы сняли на месяц?

Я: Можете считать, что это — на две недели или на неделю; все равно, цена была бы та же.

Она: Так-то оно так, а все-таки будет жаль уезжать, оставляя снятое и не использованное до конца помещение. А как с отелями?

Я: Комната в отеле на ваше семейство стоила бы за неделю те же три тысячи. Впрочем, теперь вы уже должны это знать.

Она: Да, пожалуй.

Они пробыли около двух недель и, несмотря на наши уговоры, пустились в дальнейший путь. Через неделю мы имеем от Тони восторженное письмо из Ниццы: сняли великолепную виллу, очень дешево, почти на Promenade des Anglais, купаются в море, дети счастливы. Мы порадовались, но, зная Тоню, не поверили.

Вернувшись в Париж, при встрече — те же восторги, но неуверенным тоном: знакомый симптом. Постепенно выяснилось, что поехать в Evian им не удалось, в Grénoble не останавливались, так как не нашли помещения, а в Ницце заплатили около 10 000 за виллу и, поскольку денег не оставалось, жили впроголодь. Дети в вагонах и автокарах сидели сонные и вялые от жары и никаких красот не видели.

А через некоторое время Танька спросила: «Мама, почему мы не ездим, как Юля и В[ладимир] А[лександрович]? Почему нам нужно вечно шататься с места на место? И ты возвращаешься измотанная, и мы как будто не отдыхали». Тоня сконфузилась и сказала: «Вот, делаешь все, чтобы воспитать новых граждан, а получаются маленькие буржуи». И, конечно, купание в море с Promenade des Anglais оказалось мифом^[1341].

Нас, конечно, потянуло на свежий воздух, и в пятницу 11 октября мы поехали на три дня в Achères. Дом еще оставался за нами. Наше пребывание шло по обычной программе: визит на лесопилку к Mazingarbe, визит в Chapelle-la-Reine к M-me Moulira. На обратном пути около Meun мы встретили женщину, которую знали еще девчонкой и которая за год до этого вышла замуж за одного из местных коммунистов. Истерическим тоном она начала требовать от нас передачи ей снятого нами домика, хотя жилую площадь, и совершенно достаточную, имела, и у ее родителей была свободная квартира в их собственном доме. Но ей хотелось иметь наш «Clé des champs», и, не встречая отклика, она угрожающим тоном заявила, что во Франции найдется управа против нежелательных иностранцев.

Мы были очень удивлены подобным аргументом у коммунистки, и, вернувшись в Achères, я пошел разговаривать с Ragobert и Lepage — коммунистами, муниципальными советниками. Они объяснили мне грязную подоплеку этого дела. Местный мэр, голлист, бывший жандарм, заявил, что очистит коммуну от левых элементов. Он добился того, чтобы домовладелец Пренана отказался продлить с ним контракт на следующий год, и побывал у нашей M-me Fournier, которая очень надменно выгнала его. Тогда мэр придумал ловкий ход, подстрекнув ту глупую женщину подать заявление, которое послал, со своей поддержкой, префекту в Melun, и в разговорах с местными жителями лицемерно хвастался: «Вот видите, я хотел бы, чтобы господа коммунисты также заботились об общих интересах. Ведь речь идет о чем — о хорошем помещении для коммунистической семьи. Я вижу, что это желание законно, и стараюсь его удовлетворить. Знаю, M-me Fournier недовольна. Еще бы, эти русские гораздо удобнее ей, во всех отношениях. И вы видите, как я беспристрастен: она — моя избирательница. А я для общего блага…». И т. д.

Особенно приятно для него было внести рознь в коммунистическую ячейку, и рознь была внесена. Мужа этой женщины стали убеждать прекратить дело; он дал слово взять бумагу обратно и взял ее, но жена не согласилась и, конечно, встретила поддержку у мэра. Lepage и Ragobert пытались объяснить им, что этот дом все равно им не достанется. Если не удастся выиграть дело мне, то M-me Fournier имеет возможность отстоять дом для своей семьи. Ее сын, морской офицер и участник Сопротивления, ликвидировал последнее немецкое гнездо к северу от Royan. «Предъявив свои права, он без труда отстранит всякие притязания, запрёт дом на ключ и будет раз в году проводить в нем две недели, как все владельцы вилл кругом. Цель операции мэра — выгнать наших друзей-русских».

Мы пошли также и к мэру — конечно, с совершенно отрицательным результатом — и в воскресенье 13 октября вернулись в Париж с крайне неприятным ощущением. Мы очень любили Achères, у нас была симпатия и к месту, и к лесу, и к людям, которым всегда было приятно оказывать разные услуги. Нам казалось, что симпатия взаимная, и эта иллюзия разрушилась без возврата^[1342].

Вернувшись в Париж, мы занялись возобновлением наших паспортов, не встретив препятствий для этой операции в советском консульстве; 16 октября наши заявления были приняты, и через три недели надлежало явиться за ответом.

В этот же день, 16 октября, мы получили извещение от Префектуры департамента Seine et Marne о реквизиции занимаемого нами домика. Нужно было отстаивать свои права. Мы обратились к Пренану с тем, чтобы депутат этого департамента и бывший министр здравоохранения Laurent Casanova^[1343] обратился к префекту. Большого значения этому козырю мы не придавали: хотя в то время Францией правил блок трех левых партий, было ясно, что дело идет к разрыву и образованию — временному — центристского блока, за которым последует чистейшей воды реакция. Так оно всегда бывало во Франции, и левые палаты депутатов заканчивали свое существование самым черным образом.

Поэтому, не удовлетворяясь вмешательством министра, мы пошли к нашей давней приятельнице M-me Martin, дочери M-me Gutman, у которой когда-то неоднократно жили^[1344]. M-me Martin, адвокатша и женщина большого здравого смысла, внимательно выслушала нас, рассмотрела все документы и сказала: «Поскольку для вас невозможно обоим вместе или кому-то одному жить там, чтобы своим присутствием помешать фактическому выполнению реквизиции, придется судиться. Но, прежде чем судиться, может быть, оказалось бы полезно вступить в сношения с префектом не вам, а мне. В случае необходимости я охотно проеду с кем-нибудь из вас в Melun». Так мы и порешили, а пока я написал просмотренное ею заявление префекту, к которому она присоединила свои собственные соображения^[1345].

26 октября мы еще раз прокатились в Achères: посмотреть, в чем дело. На доме уже висело извещение от судебного пристава, извещающее о реквизиции и приглашающее нас «убраться» (déguerpir!). Мы могли бы, по существу, пренебречь этим и остаться, но под условием сидеть в доме безвыездно. Явная невозможность по нашим прежним занятиям и скверная осенняя погода заставили нас быстро вернуться в Париж.