Читать книгу - "Викинги – люди саги. Жизнь и нравы - Аделаида Сванидзе"

Поединок того времени можно рассматривать и как наследие «божьего суда» языческих времен (которые, собственно, еще не полностью и миновали), что в виде ордалий вошли и в средневековый мир. Но в эпоху викингов все еще применялись методы, которые несли на себе более явные следы языческого правосудия, — «очистительные испытания», которые тогда, видимо, уже не считались вполне законными. Адам Бременский в общих чертах упоминает об этом, повествуя о капище^[1728]. В «Саге о людях из Лососьей Долины» об «очистительных испытаниях» говорится в связи с тяжбой на тинге из-за убийства Кьяртана. Там как раз сказано, что в отношении виновного необходимо обходиться вирой и положенным [по суду] наказанием, а не прибегать к незаконным кровавым мерам^[1729].

Обычно испытание производилось с помощью раскаленного железа. Перевязав сожженное место, обычно руку, через определенный срок осматривали, чтобы узнать, зажила ли она. Такой метод применялся при подозрениях в воровстве и колдовстве, претензиях на наследство и др., и он существовал в Норвегии еще в XIII в. Как известно, в 1215 г. папа своим постановлением запретил испытание железом. Однако еще в 1247 г. специальный папский указ, который доводил до Норвегии легат пап, кардинал Виллихельм Сабинский, запрещал применение в стране «божьего суда».

Но чуть не до XIV в. испытание железом и водой нет-нет да применялось в Скандинавии.

Применялись и пытки. Так, «Сага о Названых Братьях» повествует, что на Дымных Холмах в одну из зим вдруг начали совершаться крупные кражи: пропадали сокровища из ларцов, хотя их замки не были повреждены. Обыскали дома всех соседей, и оказалось, что вором был местный кузнец Веглаг, свободный работник Иллуги Черного сына Арни. Делая замки для ларцов и сундуков для всей округи, он оставлял себе дубликаты ключей. «Его вынудили сказать правду под пыткой», и он показал места, где прятал ворованное. Решили было его повесить, потом ему приказали уехать навсегда. Веглаг добрался до Шотландии «и сделался там знаменитым вором; в конце концов его там убили»^[1730].

В этом эпизоде главными действующими лицами, которые ведут расследование, являются соседи. И действительно, ведь именно они лучше всех знали о неблаговидных поступках и преступлениях, которые совершались в округе, являясь самыми важными свидетелями в таких случаях, так же как именно они раньше всех остальных привлекались к расследованиям, ведущимся на тинге.

Любая тяжба, благополучно доведенная до конца на тинге любой степени, подытоживалась путем вынесения приговора, который объявлял один из судей, а в ландах и лёгах — лагман. И они же назначали наказание, если между сторонами не было какой-либо договоренности.

Наказания за преступления, антиличностные и антиобщественные поступки были разнообразными и назначались в соответствии с характером и размером правонарушения. Отчасти уже говорилось о вире, о «лишении мира», об изгнании и конфискации имущества. Правда, Адам Бременский пишет, что у данов, которые не считали возможным для своей чести «претерпеть побои», было всего два типа наказания: смертная казнь, которую полагалось встречать с веселым видом, и продажа в рабство^[1731]. Скорее всего, судя по контексту, он имеет в виду обычаи викингов. В англосаксонской Британии того времени порабощение за известные проступки было принято. Но в сагах с практикой продажи в рабство лица, виновного даже в самых тяжких преступлениях, мне сталкиваться не приходилось, как не приходилось встречать приговор к наказанию в виде побоев. Приговоры же к смертной казни, в том числе путем повешения, в сагах попадаются. А Адам Бременский (сх. 109) свидетельствует, что на площади (?) висит «общественная секира» (publica securis), напоминая людям о смертном приговоре, который выносился за тяжкие преступления (в данном случае, впрочем, речь идет, видимо, о городе). Кроме того, в сагах упоминаются в качестве наказания колодки, точнее, колода, в отверстия которой вставляли ноги осужденного^[1732].

Как и во всяком обычном праве, особенно в представлениях о правонарушении, наказание за которое не было утверждено публично в качестве закона, преобладают прецеденты, т. е. конкретные случаи проступков против личности, имущества и чести человека, прямых преступлений или нарушений принятого порядка в отношении как общества, так и отдельных людей. Среди этого обилия прецедентов в действующем устном праве нелегко уловить логические связи между преступлением и наказанием за него. Это тем более затруднительно, что, во-первых, дело часто решалось путем прямых переговоров между сторонами без вмешательства суда, хотя в той или иной мере опираясь на принятые нормы. Во-вторых, в решение дел неизменно вмешивался «человеческий фактор» в виде нажима со стороны более сильных, богатых, многочисленных участников суда.

Так, в «Саге о Греттире» (гл. XLVI, LI) рассказывается, что Греттир был в одностороннем порядке объявлен «вне закона», хотя законоговоритель Скафти требовал, чтобы были выслушаны обе стороны — и истец, и ответчик, тем более что Греттир в это время был в отъезде; а «рассказ одного, — как сказал Скафти, — только половина правды, ведь многие рады сгустить краски в сомнительном деле». Но Торир, чьих сыновей сжег Греттир, «повел дело с таким напором», что выиграл его, как тогда говорили, «больше силой, чем законом». В результате Греттира объявили вне закона и лишенным мира по всей стране. Торир назначил, как это обычно бывает, награду за его голову. Уплата виры, которую Греттиру назначил тинг, была передана его ближайшим живым родичам. Вернувшись к концу лета, Греттир узнал о приговоре, а также скорбные вести о смерти отца и убийстве брата. У него остался лишь один близкий родич — младший брат, который был слишком юн для участия в тяжбе. Между тем от размера виры зависела жизнь Греттира: в саге говорится, что «если бы его вира была равна цене свободы», то тинг был бы вправе снять с него приговор о «лишении мира». Но какова была эта цена, остается неясным.

Исход дела во многом зависел и от умелого его ведения. Так, в «Саге о Ньяле» (гл. 66) герою удалось добиться оправдания убийцы, доказав, что убитые им собирались «грабить и убивать» его подзащитного.

Саги убеждают в том, что законное судебное разбирательство в мире людей саги вовсе не преобладало и на суд выносилось отнюдь не большинство непрерывных склок и разборок, да и те судились не всегда справедливо. Не обязательно подвергались судебному разбирательству словесные оскорбления. Например, считалось «срамной молвой» обвинять мужчину в женоподобии: говорить, что он «баба», «похож на бабу»^[1733]. Или смеяться над женщиной, предпочитающей принятую у мужчин манеру носить отдельные предметы одежды. Однако, как можно убедиться из материалов, посвященных супружеским отношениям, суду эти, как их называли, «срамные приметы» становились известными только в том случае, когда их можно было использовать, например, для развода. Большим оскорблением считалось обвинение кого-либо в мужеложстве, приравнивание отношений мужчины и женщины к отношениям между жеребцом и кобылой, дразнить человека тем, что он «отфыркивается, как кобыла»^[1734], и т. п.