Читать книгу - "Из тупика - Валентин Пикуль"

— Господин Небольсин, — суховато спросил старый инженер, — а вы уверены в том, что делаете все правильно?

Аркадий Константинович подумал:

— Это будет неказисто, но устойчиво. Я уверен, что по своей мощи наш бронепоезд не уступит вражеским…

И, ответив в такой форме, он вдруг понял: Буланов спрашивает его совсем о другом. Правильно ли он сделал, что служит большевикам, — вот смысл булановского вопроса Но решил дальше не уточнять — выждать, что последует за этим. Буланов же, в свою очередь, подхватил ответ Небольсина:

— И когда вы думаете выпустить его на пути?

— Скоро, — ответил ему Небольсин…

С гулом прошел кран под сводами, перетаскивая на станину парового молота броневые блинды для колес.

— Так, — сказал Буланов, начиная застегивать шубу. — Надеюсь, — и он задвинул стул на прежнее место, — что большевики еще не вытравили из вас понятия о прежней чести?

Аркадий Константинович хмыкнул:

— Вот вы о чем… Нет. Честь всегда при мне.

Буланов перегнулся через стол и влепил ему пощечину. Это было так неожиданно, что Небольсин растерялся.

— Вы помните, — сказал Буланов, — тот день в Совжелдоре, когда вы… коснулись моей щеки и неосторожно бросили вызов? Так вот, милостивый государь, ваш вызов я принимаю теперь… Извольте не отступаться. Ни в коем случае.

Небольсин встал, и тихой грустью наполнилось сердце.

— Я к вашим услугам, — сказал он, кивнув для верности.

* * *

Спиридонов пригласил Небольсина к себе. На столе лежал большой олений окорок, прокопченный возле костра; дал инженеру ножик и сказал:

— Режь и ешь… От пуза ешь, сколько влезет!

Подобрев от обильной еды, Небольсин рассказал, как к нему приходил сегодня Буланов и прочее…

— Понимаешь, — говорил он спокойно, — я сейчас не тот человек, чтобы дуэлировать. Это глупо, я отдаю себе отчет в этом. Но пойми и ты: я не мог отказаться. Называй это как тебе хочется: барство, дурость, традиции… Но я должен стреляться! Нельзя же прощать такие вещи. Есть положения, которые невозможно выносить на суд, ибо любой суд лишь усугубляет оскорбление. В таких случаях спор может разрешить только оружие…

— Где назначено? — перебил его Спиридонов серьезно.

— За Еловней, возле мостика… знаешь, там такая полянка?

— Хорошо знаю. А — когда?

— Завтра, в шесть утра… Ты молодец, что не смеешься. Сейчас, когда людей убивают, словно клопов, и вдруг… Вдруг почти по Пушкину: «Приятно целить в бледный лоб…»

— Дурак твой Пушкин! — сказал Спиридонов. — В лоб или в задницу — все едино: в живого человека стрелять всегда погано. Уж я-то знаю. Сколько на тот свет отправил, а все равно… Не привыкнешь! Слушай, — спросил потом, — а кто же в секундантах?

— Буланов, — ответил Небольсин, — хорошо понимает, что за такие вещи не погладят. Обещал только врача привести. Остальное — между нами. С глазу на глаз! Ты, — повторил путеец, — молодец, что не смеешься надо мною. Ты понял меня, да?

Спиридонов ничего не ответил и, отойдя к окну, долго стоял, оборотись спиною. Наконец повернулся к путейцу, лицо его было в лукавой усмешке.

— И без секундантов, говоришь? — спросил он Небольсина.

— Без свидетелей.

— Ну, это он врет. Как же можно в таком благородном деле, как дуэль, обойтись без секундантов? Мы ведь тоже романы читали… знаем, как это делается.

— Однако так, — заключил Небольсин, играя с ножиком.

Спиридонов расхаживал перед ним: руки назад, голова опущена, метался вдоль одной половицы как маятник. Резко остановился:

— В шесть часов… за Еловней. Ну, а — ты?

— Что я?

— Как ты решил, инженер?

— Пойду и прострелю ему ляжку.

— Знаешь, — ответил Спиридонов, — это, конечно, глупо, но… Я тебя понимаю: ты же у нас барин… А? — И перекинул Небольсину хорошенький браунинг. — Дарю! — сказал. — Иди, черт с тобой, и пролупи ему ляжку. Буланов давно того стоит… На прощание отрезал инженеру кусок оленины и, проводив до дверей, напомнил: — Смотри не проспи… ровно в шесть!

Ровно в шесть, как и было условлено, Небольсин сбежал по узенькой тропке в заросли елочек, но на поляне еще никого не было. Скоро послышались приглушенные голоса: два голоса… три! Вмешался четвертый, раздражительный.

Небольсин пережил большой страх, когда увидел, что следом за Булановым выходят на поляну еще трое незнакомцев, весьма подозрительных.

— Яков Петрович, — крикнул Небольсин, — что это значит?!

— Это идут твои судьи, — ответил ему Буланов.

Небольсина окружили люди, которых он не знал. Длинные шинели, мятые фуражки, рваные перчатки. Но чистые воротнички виднелись на шеях, фуражки были заломлены с лихостью, а перчатки они подтягивали таким гвардейским жестом, что ошибиться в профессии этих людей было трудно…

Но даже не это было страшно для Небольсина сейчас. У одного из офицеров вдруг голубым светом полыхнул глаз — искусственный, стеклянный. И сразу вспомнилось собрание в Совжелдоре, Петя Ронек, Общество спасания на водах и все, что было дальше… Все, вплоть до поездки на катере по тихой Лососинке, и потом это противное нутряное «эк» и всплеск воды за бортом. Выходит, топил, да не до конца утопил. И этот человек с голубым глазом теперь хватко берет Небольсина снова за глотку.

— Узнал? — спросил с улыбкой.

Вырываясь, Небольсин обращался к Буланову:

— Как вам не стыдно? Да защитите же меня, наконец…

Но Буланов и сам вцепился в Небольсина, крича в лицо ему.

— Предатель! О, подлая рептилия… Ты думаешь, мы тебя застрелим? Ты ошибаешься: таких негодяев, которые продались большевикам, мы вешаем, вешаем, вешаем…

Ощупав карманы Небольсина, извлекли браунинг, подаренный Спиридоновым. Дали по зубам — столь крепко, что кувырнулся. Снова поставили перед собой. Лица «судей» были замкнуты, сосредоточенны, движения деловиты, взгляды проницательны и остры… Аркадий Константинович и сам не заметил, как на шею ему накинули веревку — узенькую, впившуюся в горло.

— Может, помолишься? — спросил голубоглазый.

Его поволокли к дереву, и ноги согнулись, словно ватные. Два офицера поддерживали путейца под локти. Сорвало с ноги старую галошину. Буланов в ярости схватил Небольсина за волосы и палачески (откуда в нем это?!) притянул лицом к самой земле.

Небольсин увидел, как маленький жучок мастерит себе хатку на зиму — тащит соломинку, надрываясь… Это было расставание с жизнью, и оно было так ужасно («Вот и жучок переживет зиму, встретит весну»), что Небольсин не выдержал и, потеряв сознание, рухнул кулем.

И потому он не слышал, как затрещали вокруг кустарники, как выскочили на поляну чекисты, а Спиридонов гаркнул: