Читать книгу - "Август 1991. Где была армия? - Дмитрий Язов"

Вернувшись в посольство, Бессмертных свернул беседу с министром Кипра и позвонил Черняеву. Он сообщил о беседе с Бейкером, попросил его, что если на прием запросится посол Мэтлок, то желательно бы принять его. Черняев ответил: «Уже попросился, мы его принимаем».

22 июня утром, в день начала войны с фашистской Германией, состоялось возложение Горбачевым венков на могилу Неизвестного солдата. После церемонии возложения венков Михаил Сергеевич и принял Бессмертных, министр лично доложил полученную информацию от Бейкера.

«Михаил Сергеевич, — вспоминал Бессмертных, — поблагодарил меня за то, что я ему все рассказал. Он также сказал, что с этими деятелями поговорил. Круто поговорил. Но обстоятельства этого разговора мне неизвестны».

Лично со мной ни «круто», ни спокойно никто не разговаривал, президент солгал министру иностранных дел. Кому же он говорил правду? Остается только думать: президенту США!

Но вернемся к протоколу допроса «свидетеля» Горбачева на суде.

Вопрос: «Непосредственно перед отъездом в Крым у вас были контакты с кем-либо из будущих членов ГКЧП? Не показалось ли вам их поведение необычным?»

Ответ: «Да, встречи были, но самого обычного рабочего порядка. Кроме того, они практически все провожали меня на отдых».

Отвечая на вопросы, Горбачев старался унизить приехавших к нему в Форос товарищей. Себя же Горбачев старался представить героем. Это хорошо понимали те, кто стояли за ним и, льстя его самолюбию, помещали Горбачева среди роскошных декораций Истории. Если же Горбачев проговаривался, то его монолог заглушали победными фанфарами. Все другие маленькие театрики Ростроповича, Афанасьева, Боннэр, расстриги Якунина были призваны растиражировать кремлевскую пьеску, как раньше говаривали, «от Керчи до Вологды».

Демократия победила, но среди победителей не оказалось Горбачева. Остались невостребованными и модные платья Раисы Максимовны от столичного кутюрье, в которых доктор философии щеголяла на политических смотринах во время выездов Горбачева на областные партийно-хозяйственные активы.

Со временем костюмы от этой политической массовки на себя примерили «спасители России» с сомнительной репутацией, а реквизит от кремлевского спектакля растащили по бывшим советским республикам.

Валентин Иванович Варенников так воссоздает картину встречи с Горбачевым в Форосе: «Беседа с нашей стороны проходила корректно. Михаил Сергеевич же допускал непарламентские выражения. Для меня это было странным. Но затем я все это отнес на счет того, что беседующие люди были близки друг к другу, хорошо усвоили традиции и поэтому общались так, как это было заведено.

Мною первоначально было принято решение — отсидеться и отмолчаться, тем более что никто никаких конкретных задач по этой встрече не ставил. Но беседа сложилась так, что я вынужден был подать реплику, а затем и предоставить президенту широкую информацию о высказываниях офицерского состава. Офицеры, в частности, спрашивали, почему проект Союзного договора не отражает результаты референдума, а также требования Съезда народных депутатов СССР о сохранении Союза? Почему сепаратистским, экстремистским силам позволено действовать так, как они считают нужным? Почему военнослужащие во всем ущемлены? Почему у нас не выполняется Конституция СССР, хотя президент на ней присягал перед всем советским народом?

Горбачеву ничего не оставалось, как сказать: «Я все это уже слышал…»

* * *

Горбачева допрашивали 14 сентября, а Раису Максимовну 8 октября 1991 года, так что было время подготовиться.

Слово Раисе Максимовне: «Под арестом нас держали 73 часа. Первое потрясение, когда Михаил Сергеевич зашел и объявил, что мы изолированы, что это арест. Михаил Сергеевич заметил, что он ни на какие авантюры не пойдет. «Мы с тобой», — сказала семья…

Очень трудно было понять, что в это время творилось и на море. Увеличили число сторожевиков и боевых кораблей… По-видимому, нам демонстрировали, что мы арестованы, что вокруг нас полная изоляция и нас в любой момент могут вывезти. Военные корабли — несколько десантных кораблей на воздушных подушках, как рассказал Толя, — шли прямо на нашу дачу. Не дошли совсем немного».

Следствие допросило сотни свидетелей, и никто не подтвердил, что менялось число «сторожевиков» на охране акватории вокруг дачи президента. Катера на воздушной подушке из Феодосии переходили на базу в Донузлав и ближе 14–15 километров к берегу не подходили.

Следователь Леонид Георгиевич Прошкин весьма вежливо поставил вопрос Раисе Максимовне: «Кого-либо из охраны, из обслуги вы просили о помощи, о содействии в организации связи с внешним миром? И был ли отказ с чьей-либо стороны либо препятствие в этом? Или настолько все было поставлено, что было невозможно кого-либо просить?»

Ответ Раисы Максимовны: «Мы вынуждены были общаться с Генераловым. Все требования — включить связь, дать газеты, включить телевизор — мы передавали Генералову через Олега и Бориса из охраны. Они были старшими по охране, и у нас не было оснований им не доверять. К ним я обратилась и с вопросом, можно ли передать информацию на волю, минуя Генералова?

После того как Олег сказал, что мы блокированы с моря и по суше не проползешь, я стала думать, кому из окружающих нас мы можем доверить пленки и заявление Михаила Сергеевича. Одну из пленок я дала А. С. Черняеву по простой причине— с ним работала Ольга, а у нее, со слов Анатолия Сергеевича, больной ребенок и больной отец в Москве. Они — Анатолий Сергеевич и Ольга — бесконечно требовали, чтобы ее выпустили».

Маленькое пояснение. Муж Ольги Ланиной — водитель президента, его жена Ольга — референт Черняева.

Слово Раисе Максимовне: «Они бесконечно требовали, чтобы ее выпустили в связи с тем, что у нее дома такая ситуация. Поэтому я и попросила Черняева передать пленку

Ольге. Я попросила, чтобы она отнеслась серьезно к этому поручению и тщательно хранила пленку. Остальные пленки мы спрятали, одну из них я передала доктору».

Прошкин: «Доктору — это кому?»

«Игорю Анатольевичу. Другую Ирина спрятала так, что никто бы не нашел. Один документ я взяла себе, надеясь сохранить. С самого начала я чувствовала, что мы одной судьбой объединены — все, кто были в доме: и охрана, и наши женщины».

Очень здорово сказано! Одни царствовали, а другие на них спину гнули. Чего же вы Ольгу в Японию или в Америку не взяли? И почему женщины, которые связаны с вами одной судьбой, не могли искупаться на вашем пляже, а ходили на дикий пляж? Даже помощник Черняев уходил от вашего пляжа в сторону, чтобы искупаться.

Прошкин: «Женщины в доме— это кто?» «В Форосе есть люди, которые постоянно работают и поддерживают порядок. Они работают не только на даче президента, но и на других объектах. Я затрудняюсь сказать, сколько их было».

Вопрос следователя: «Не говорил ли Михаил Сергеевич, кто из участников ГКЧП был самым активным?»

«Чтобы за Михаила Сергеевича не отвечать, я только одно могу сказать, кто наиболее активным был, я не знаю. Он сказал, что вел себя наиболее бесцеремонно Варенников. Но меня, конечно, поразил Плеханов. Раньше без разрешения даже в дом не заходил. А на сей раз он не только их на территорию дачи провел, но и в дом…» «Сказалось ли происшедшее на здоровье президента, его семьи?» Раиса Максимовна постаралась и здесь выдавить слезу у следователя. «Я и Ирина прошли специальное лекарственное лечение» — ответила она.