Читать книгу - "Первая мировая. Во главе "Дикой дивизии". Записки великого князя Михаила Романова - Владимир Хрусталев"

Все последнее время я страшно мучился, что я не мог в силу обстоятельств говорить с тобой о том, что составляло все эти годы главный смысл моей жизни, но ты сама, по-видимому, этого никогда не хотела.

Вот уже пять лет, как я познакомился с Наталией С[ергеевной], и люблю и уважаю ее с каждым годом все больше, но нравственное состояние было у меня всегда очень тяжелое, и последний год в Петербурге в особенности привел меня к сознанию, что только женитьба поможет мне выйти из этого тяжелого и ложного положения. Но не желая тебя огорчать, я, может быть, никогда бы на это не решился, если бы не болезнь маленького Алексея и мысль, что наследником меня могли бы разлучить с Наталией С[ергеевной], чего теперь уже быть не может.

Повторяю опять, что меня больше всего мучает мысль, что я тебя и Ники так ужасно огорчу, но продолжать такую жизнь, как до сих пор, для меня было слишком невыносимо. Итак, умоляю тебя, моя дорогая Мама, прости и пойми меня, как мать, которую я горячо люблю всем моим сердцем. Твой Миша»^[94].

Михаил Александрович осознавал, что это известие будет страшным ударом для его матери. Ему было известно, что при аналогичной ситуации, когда великий князь Михаил Михайлович самовольно за границей заключил морганатический брак, то у его матери великой княгини Ольги Федоровны (1839–1891) случился сердечный приступ, и она скончалась от горя. Михаил Александрович пытался через свою старшую сестру как-то заранее подготовить мать к неприятному известию. В дневнике Ксении Александровны от 4 ноября 1912 г. имеется запись об этих событиях:

«…Час от часу не легче. Сегодня пришло письмо от Миши, с извещением о его женитьбе, 2 недели тому назад! Мама это окончательно убило – большего огорчения он не мог ей сделать. Ужас как ее жалко и больно за нее! Ужасно мучительный день. Утром еще до кофе она была так в духе и радовалась быть тут. Потом она пошла гулять, солнце показалось – и я вернулась к себе в комнату, где нашла телеграмму от М[иши]. В ней он пишет, что сегодня должно получиться его письмо (очень неприятное) и чтобы я приготовила Мама. Но я не успела даже сообразить что-либо, как письмо уже было получено. Мама позвала меня к себе, вернувшись из сада, и принялась его читать, но бросила его мне, говоря, – читай, я не могу, что-то тяжелое случилось, и я должна была его ей прочесть! Она дрожала и плакала и была в полном отчаянии! Он пишет, что давно думал жениться, что ему было слишком тяжело продолжать такую жизнь, что он ее так любит и уважает ее, что болезнь маленького Алексея ускорило это намерение! – Он боялся, что, сделавшись наследником, их разлучат!! Мне его только жалко – он ее любит, всецело в ее руках и, конечно, счастья она ему не способна дать. Жизнь свою он окончательно исковеркал – бедный Мишкин»^[95].

Михаил Александрович в своем следующем письме от 1 / 14 ноября 1912 г. пытался объяснить императору Николаю II свой поступок:

«1 ноября 1912 г. Hotel du Pare Cannes.

Дорогой Ники,

Я знаю, что мое письмо принесет тебе большое горе, и я прошу тебя заранее, выслушай и пойми меня, как твоего брата. Мне тем более тяжело огорчить тебя теперь, когда ты и без того так озабочен болезнью Алексея, но именно это последнее обстоятельство и мысль, что меня могут разлучить с Наталией Сергеевной Брасовой, заставили меня обвенчаться с ней.

Прошло уже пять лет, что я ее люблю, и теперь уже не могут сказать, что с моей стороны это было простое увлечение. Наоборот, с каждым годом я привязываюсь к ней все сильнее, и мысль, что я могу лишиться ее и нашего ребенка, мне слишком невыносима.

Первое время я не думал о возможности брака с нею, но эти пять лет, и в особенности последний год в Петербурге, изменили мои намерения. Ты знаешь, что, несмотря даже на тяжелую двухлетнюю жизнь врозь (когда я был в Орле), у нас всегда была семья, я всегда смотрел на Наталию С[ергеевну] как на свою жену и всегда уважал ее, поэтому мне были страшно тяжелы те унижения и оскорбления, которые неизбежно при ее положении приходилось ей переносить в Петербурге.

Я тебе даю мое слово, что я не действовал ни под чьим давлением. Наталия С[ергеевна] никогда со мной об этом не говорила и этого не требовала, я сам пришел к сознанию, что иначе жить нечестно, надо выйти из этого ложного положения. Не скрою от тебя, что командовать кавалергардами мне было очень трудно и тяжело. Я чувствовал все время, что по своим привычкам, вкусам и стремлениям я совершенно не подхожу к ним, не говоря о том, что я не привык к городской жизни без воздуха и движения, благодаря чему я всю зиму хворал. Если б ты пошел навстречу некоторым моим желаниям, то ты во многом облегчил бы мне мое тяжелое положение. Я так просил мне не давать полка в С[анкт]-П[етер]б[урге], зная заранее, что во время пребывания там Мама моя личная жизнь уже не может существовать. Все это, взятое вместе, заставило меня решиться на этот шаг и обвенчаться с Наталией Сергеевной.

Наше венчание состоялось в Сербской церкви Св. Саввы в Вене 16 / 29 октября. Я знаю, что меня ждет наказание за мой поступок, и заранее готов перенести его, только одно прошу тебя: прости меня как Государь, перед которым я нарушил формальный закон, и пойми меня, как брат, которого я горячо люблю всем своим сердцем. Твой Миша.

P.S. Я одновременно написал письмо Мама»^[96].

Как видим из содержания писем, перевод в Петербург, где великий князь получил Кавалергардский полк, означал для него непреодолимое противодействие отношениям с Н.С. Брасовой со стороны матери. Главное же заключалось в его опасении того, что болезнь цесаревича Алексея Николаевича заставит царя для обеспечения престолонаследия усилить натиск на брата относительно его «незаконной связи».

Намек Михаила Александровича в письме на болезнь цесаревича и возможный трагический исход весьма задел отцовские чувства императора Николая II.

Следует пояснить, что осенью 1912 г. тяжело заболел цесаревич Алексей Николаевич. Случилось так, что во время пребывания царской семьи в Спале (место охоты в польском имении), подвижный и шаловливый Алексей неудачно прыгнул с берега в лодку и ударился об уключину весла. В результате ушиба возникла гематома – внутреннее кровоизлияние, наступил приступ гемофилии, самый тяжелый за его короткую жизнь, принесший ему невыносимые физические страдания. Цесаревич в это время попросил:

«Когда я умру, поставьте мне в парке маленький памятник»^[97].

Положение было серьезное, и о состоянии здоровья цесаревича сообщалось в специальных бюллетенях в периодической печати. Ни один из врачей, в том числе и вызванных из Петербурга, не мог облегчить страдания 8-летнего ребенка. Одиннадцать суток императрица Александра Федоровна почти беспрерывно находилась у кровати любимого и единственного сына. В критический момент 10 октября 1912 г., когда уже ждали кончины наследника престола и его даже причастили и соборовали, из села Покровского (из Сибири) пришла телеграмма, в которой Г.Е. Распутин (1869–1916) писал, что цесаревич будет жить и чтобы «доктора его не мучили». И действительно, с этого момента состояние цесаревича Алексея стало заметно улучшаться, и он быстро пошел на поправку.