Читать книгу - "Рюрик - Евгений Пчелов"

Именно работа «О варягах» считается первым трудом, с которого начался в России научный «норманизм». Каково же ее содержание? Сразу замечу, что Байер показал себя настоящим ученым-историком, применившим к решению проблемы о том, кем были варяги, источниковедческий подход. По сути, именно он очертил основной круг исторических источников раннего Средневековья, опираясь на данные которых можно было предложить аргументированную версию. Разумеется, основывался Байер на летописях, упоминая и призвание Рюрика, и даже Гостомысла, которого считал славянином («от славенского поколения»). Однако однозначного ответа на вопрос, кем были варяги, в летописях Байер не усматривал: «Какое же было имя варягам, где они жили, то никто так совершенно не изъяснил, чтоб я на его мнение всячески пристать мог». Конечно, Байеру были известны и «прусская» легенда, и мнение Герберштейна и его последователей о южнобалтийском происхождении варягов. Но обе эти версии академик отвергал. В числе его аргументов важную роль играло позднее происхождение свидетельств подобного рода. Так, о «прусской» легенде Байер писал: «Находятся руские писатели, которых я при себе имею, те, сказывая, что Рурик от варягов пришел, на том же месте прибавливают, что из Пруссии прибыл. Но сии все или во время царя Иоанна Василиевича или после писали». Байер выступил против причисления пруссов к славянским народам, что имело место в текстах европейских авторов — он абсолютно верно отмечал, что «пруский народ… с литвинами, куронами и леттами единого языка, а от словенских народов различного языка и рода» (это было бы неплохо знать некоторым современным «историкам»-писателям, упорно возрождающим давно забытое сопряжение «пруссов» с «русами»).

О родстве Рюрика с императором Августом Байер высказался вполне категорично: «Баснь есть достойная ума тогдашних времен, который древних достопамятных вещей к своим догадкам употреблял и догадки за подлинный слух издавал». При этом он привел ряд примеров из европейской позднесредневековой историографии, в частности польских исторических сочинений, где легендарные польские короли также выводились от рода римских императоров. Относительно связи варягов с ваграми, о чем писал Герберштейн, Байер заметил, что тот «имел сходство имяни, дело весьма легкое, токмо бы оное крепкими доводами утверждено было». Иными словами, это отождествление казалось петербургскому профессору поверхностным, основанным исключительно на внешнем сходстве названий. Свидетельства же ранних авторов, Адама Бременского («Деяния архиепископов гамбургской церкви», 1070-е годы) и Гельмольда («Славянская хроника», доведена до 1171 года), рассказывающих о славянах южного побережья Балтики, не дают для этого оснований.

Отвергнув поздние версии XVI века, Байер обратился к наиболее близким к древнерусским временам источникам. Прежде всего он обратил внимание на летописные известия о варягах и руси. Опираясь на летописный текст, Байер понимал под варягами собирательное наименование скандинавов: «шведы, готландцы, норвежцы и датчане назывались варягами». В подтверждение этой мысли ученый привел известие Бертинских анналов о том, что послы «хакана росов», направленные к византийскому императору и оказавшиеся при дворе франкского императора Людовика Благочестивого в 839 году, принадлежали к народу шведов. Как кажется, Байер первым обратил внимание на этот важнейший для ранней истории Руси текст (о самом известии Бертинских анналов речь впереди). Далее Байер привлек лингвистику и проанализировал имена русских князей и знати IX–X веков. При этом он использовал большой круг древнескандинавских источников, включая рунические надписи на камнях, многочисленные византийские произведения, в том числе сочинения византийского императора X века Константина Багрянородного и многие другие близкие по времени памятники, то есть очертил то пространство источников, на которых до сих пор базируются исследователи древней русской истории. Имена первых русских князей Байер счел скандинавскими — к ним он отнес и имя «Рюрик», и имя «Трувор». Правда, отыскать скандинавский аналог имени «Синеус» он затруднился. По поводу же происхождения названия «варяги» он описал несколько возможных версий, обратив, впрочем, особое внимание на наименование скандинавских воинов-наемников в Византии — «варанги». Столь подробное изложение работы Байера кажется важным потому, что все дальнейшие исследования «варяжской проблемы» основывались на том комплексе данных, который был им собран и представлен в этой статье. Этот комплекс стал своего рода «ядром» в изучении русско-скандинавских связей и ранней истории Русского государства.

Хотя В. Н. Татищев и счел необходимым представить текст Байера в своей «Истории», его собственный взгляд на «варяжскую проблему» был совершенно иным. Как уже говорилось, он считал варягов финнами, приписывая финское происхождение и Рюрику. Основания для этого были очень шаткими, и поэтому в дальнейшем «финская» теория в рамках норманнской темы популярности не получила.

Начало горячих дискуссий вокруг норманнов относится к концу 1740-х годов. Оно связано с именами двух выдающихся ученых — крупного историка, этнографа и географа Герарда Фридриха Миллера (точнее, Мюллера) (1705–1783) и гениального Михаила Васильевича Ломоносова (1711–1765), который среди многих других областей своей деятельности оставил яркий след и в отечественной исторической науке.

По распоряжению президента Петербургской академии наук на 6 сентября 1749 года была назначена «публичная ассамблея» академии, приуроченная к дню тезоименитства императрицы Елизаветы Петровны. На таких публичных собраниях должны были выступать по два профессора академии, причем один должен был читать свою речь на латыни, а другой — на русском языке. К заседанию 6 сентября свои выступления готовили и Миллер (ректор академического университета, профессор истории, который к тому же занимал официальную должность императорского историографа), и Ломоносов. Ломоносов написал «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне», в котором помимо похвал государыне дал общий обзор наук, могущих принести пользу России.

Это «Слово» получило высокую оценку двора и сразу же было признано выдающимся произведением ораторского искусства. Только при жизни Ломоносова оно переиздавалось четыре раза. Миллер же должен был подготовить «сочинение об ученой материи», для которого выбрал, по словам советника академической канцелярии И. Д. Шумахера, фактически руководившего работой академии, «предмет самый скользкий». «Диссертация» Миллера называлась «De origine gentis russicae» (в русском переводе издана под названием «Происхождение народа и имени российского»).

Текст ее Миллер подготовил в августе 1749 года. По предложению Шумахера распоряжением президента академии графа К. Г. Разумовского «диссертация» должна была быть рассмотрена на заседании Академической конференции (что соответствовало существующему в академии порядку). Уже при первом ознакомлении с ней профессора академии предложили исправить в тексте ряд мест. Кроме того, «диссертация» вызвала сомнения и у асессора академии Г. Н. Теплова, который был правой рукой Разумовского и, по сути, формировал мнение президента. Шумахер также считал, что напечатание речи Миллера в первоначальном виде было бы «уничижением для Академии» и лучше изложить «этот предмет с большею осторожностью, чтобы не обидеть никого». На заседании Академической конференции 23 августа «диссертация» Миллера была обсуждена и рекомендована к печати после внесения соответствующих исправлений. Тексты Миллера и Ломоносова были изданы к началу сентября, и было уже напечатано официальное приглашение на публичное собрание академии, когда 3 сентября по распоряжению президента это собрание было перенесено на 26 ноября, следующий день после очередной годовщины восшествия Елизаветы Петровны на престол (а не коронации, как пишут некоторые исследователи).