Читать книгу - "Невская битва. Солнце земли Русской - Александр Сегень"

Насилу растолкал его, ей-богу. Да оно и понятно, отчего он с утра так разоспался, ведь поди всю ночь не спал, раздумывая о Данииле Романовиче. Да и любой бы не уснул на его месте, зная, что рядом соперник пасется. И каким это ветром занесло князя галицкого в наше торопецкое сидение!.. Не было печали.

Сам я в то утро проснулся ни свет ни заря. Темно еще было. Горькие мысли о моей Февроше взбередили сон, вынырнули изнутри и разбудили меня. Ворочался, ворочался — никак уж не спится. Встал, оделся и пошел прогуляться по предрассветной крепости. И на счастье застал, как Данила Романович с людьми покидал свое временное здешнее пристанище, уезжал, голубчик. Видно, не состоялись замыслы, а какие — о том только гадать.

И вот теперь, когда я подымал со сна Александра, было у меня чем его обрадовать:

— Да вставай же ты, солнце наше! Съехал он.

— Кто?.. О чем ты?.. — из дремучих нетей спросил Славич.

— Да кто ж как не князь Данила. Вестимо, о чем-то тут умышлял, да сорвалась рыбка. Утёк еще до рассвета, яко тать.

Тут появились сам великий князь с братьями Борисом и Глебом, а с ними и младший Славич — Андрюша, мой ровесник, тоже осьмнадцати лет от роду. Борис был назначен на идущую свадьбу дружкой, Андрюша — поддружьем, а Глеб — сватом. В руках Бориса сияла невестина девичья тесма[48]из дорогого алого шелка, шитая золотыми лефандами[49], конями, разнообразными птицами и цветами.

— С праздником тебя, сынок Сашенька! — громко объявил Ярослав Всеволодович. — Вставай, ясноглазик мой, невеста твоя уже давно в мыленке банится, твоим мылом с себя прежнюю жизнь смывает да в последний раз девичью косу заплетает.

— А вот ее девичья полоса, в коей Александре более не красоваться. — Борис Всеволодович положил перед женихом нашим невестину тесму. — Пора и тебе, дорогой мой племянничек, в мыльню. Думали, ты уж давно встал.

— Там, Сашка, уже такое кипит! — не утерпел внести свой голос Андрюша. — На будущий год я тоже оженюсь.

— Посаженые отец и мать вчера ночью приехали, крёстные твои, — известил Глеб. — Сейчас отправились вам брачное ложе изготавливать.

Бедный Славич только теперь истинно распахнул свои ясные, как у сокола, очи и встрепенулся. Я, братцы, тогда забоялся за него — не уснет ли в час венчания? Дободрствует ли до первой своей брачной ночи? И что он потом с невестой будет делать, такой сонный?

В мыльне я его банил тремя вениками, но недолго, чтоб его пуще прежнего не разморило. Старался расшевелить:

— Смывай, смывай с себя, Славич, всю свою грешную жизнь преждебрачную. И почто Александра тебе своего мыльца не передала? Почему только жених невесте мыло дарит? Да не зевай ты, а то всю свадьбу свою прозеваешь!

И лишь когда мы с Борисом Всеволодовичем пятью ушатами ледяной воды окатили его, взбодрился князёк наш, из бани вышел иным человеком — таким, каким мы и знали его постоянно.

Румяный, причесанный, чистый, нарядный, в лучшем своем кафтане из вишневого аксамита, тонко отороченном горностаем, а поверх покрытом алтабасным корзном[50], в красных, купленных в Торжке хзовых[51]сапогах и в собольей шапке сел он на своего любимого золотисто-буланого кипчака[52]Аера, я оседлал своего черного ромея[53]Воронца и пристроился неподалеку от жениха в свадебном поезде. И так мы тронулись в недалекий путь к дому невесты. День стоял яркий, солнечный, на небе — ни облачка, в аксамитных кафтанах было жарковато. Всеволодовичи и Ярославичи парились в них, а я наслаждался тем, что мне необязательно было щеголять аксамитом и на мне сидел легкий кафтан из голубой объяри.