Читать книгу - "1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский"

Пора объяснить, что это за загадочная 7-я армия. Несмотря на такое громкое название, она состояла из одной еще только формирующейся дивизии – второй литовско-белорусской. Эта дивизия насчитывала в своем составе 2700 штыков и использовалась для наблюдения и прикрытия тогдашней демаркационной линии между нами и Литвой на протяжении более сотни километров. Это значит, что сам только сбор разбросанных по этой линии постов занял бы несколько дней. Громкое же название осталось после ее практической ликвидации, когда численный состав этого формирования был значительно больший. Таким образом, неясная формулировка приказа ген. Шептицкого, заранее предрекающая эвакуацию важнейшего политического центра – Вильно, по-моему, давала право командующему 1-й армией разредить свои силы на северном участке, тем более что непосредственный начальник, видимо, не проявлял особого беспокойства в отношении этого фланга. Не мог же командующий 1-й армией предполагать, что генерал Шептицкий оценивает боеспособность «7-й армии» выше, чем она была на самом деле. Я не хочу далее анализировать это решение, так как вообще стараюсь избегать, как я их называю, «стыдливых уголков истории». Отмечу только факт, необходимый для понимания операции с нашей стороны: приказ ген. Шептицкого от 5 июля после нашего тактического поражения в ходе боев 4 и 5 июля заставил нашу армию, отступающую после сражения, принять неестественную и не отвечающую обстановке группировку. Такое построение предполагало ее более сильный правый фланг, тесно связанный с левым флангом 4-й армии, в которую уже был направлен приказ об отступлении. Создавалось впечатление, что находившаяся до сих пор в безопасности 4-я армия должна опираться на свою потрепанную в боях соседку, причем опираться на ее южный фланг, усиленный за счет ослабления северного, прикрывающего западное направление на главный политический центр страны – Вильно. Этот приказ имел тяжелые последствия не только для Вильно, но и, как увидим дальше, для всего фронта. Несчастный приказ ген. Шептицкого, стягивающий к левому флангу 4-й армии большую часть сил 1-й армии, мог бы объясняться замыслом перегруппировать силы для проведения контракции. Но в этом случае приказ явно бы опоздал. Для контракции 4-й армии самое подходящее время было 4 и 5 июля, когда ее активная помощь соседней армии, ведущей тяжелые бои с превосходящими силами противника, наверняка оказала бы большое влияние на положение дел. Но тогда 4-я армия, в соответствии с окопным образом мышления, стояла в бездействии, наблюдая за схваткой на севере, и пошевелилась лишь для того, чтобы соорудить, говоря окопным языком, отсечную позицию на очередном извилистом ручейке – речке Понья. Непростительная пассивность 4-й армии проявилась и в совершенно неоправданной потере времени, т. к. она начала отступление только 7 июля. Я не хочу здесь анализировать причины такой задержки, потому что на фоне многочисленных событий, которые произошли позже, эти день-два не имели, по-моему, особого стратегического значения. Я отмечаю этот факт только для того, чтобы показать, что, если п. Тухачевский, как я указывал выше, 6-е и, по всей видимости, 7 июля просто-напросто подарил нам, совершая в пустоте свои маневры, то мы, рассуждая о контракции, а на деле придерживаясь принципа абсолютно пассивного сопротивления, не только не воспользовались этими днями, но и с лихвой вернули их п. Тухачевскому. Добавлю, что приказ об отходе 4-й армии был отправлен из Варшавы 6 июля.

Так или иначе начиная с 7 июля отступление как 4-й, так и 1-й армий шло полным ходом на запад. Отход 1-й армии протекал в основном вне контакта с противником; были лишь незначительные стычки между дозорами. 4-я армия в первые дни имела определенные трудности, но потом отступала уже беспрепятственно, все больше отрываясь от противника. В качестве стратегической цели отступления генерал Шептицкий назначил занятие длинной линии германских окопов. В них вплоть до южной оконечности озера Свирь должны были плечом к плечу занять позиции наши дивизии, и только две из них – 8-я и 2-я литовско-белорусская – располагались вне этих окопов.

Что касается самого способа отступления как стратегической операции, то не могу не сказать, что и 1-я, и 4-я армии, к сожалению, настолько упорно придерживались линейного принципа (по крайней мере, судя по их приказам), что оно далось нашим войскам с большим трудом. Система линий в 1-й армии несколько отличалась от системы линий в 4-й армии. Прежде всего это проявилось в том, что приказ на отступление в 1-й армии был совершенно шаблонный, в то время как в 4-й, находящейся уже под командованием генерала Скерского, заметны попытки отойти от строгой схемы, учесть особенности положения каждой конкретной части. Признаюсь, что эта сухая схема приказов просто ужасна. У читающего их создается впечатление, что командующий находился как бы в вакууме и передвигал по карте бездушные пешки. Для 1-й армии на пути в общем-то благополучного отступления к «окончательной линии обороны» были определены дополнительно еще целые три промежуточные «оборонительные линии». Что, собственно, эти «оборонительные линии» означали, не знал, наверное, и сам пишущий приказ, но то, что такие приказы, в принципе невыполнимые, если к ним относиться серьезно, ложатся тяжким бременем на плечи войск – это совершенно определенно. Ведь, по сути дела, это издевательство над солдатом, когда он догадывается, что командир требует от него оборудовать оборонительную линию на протяжении более 100 километров только для того, чтобы почти сразу оставить ее и двигаться дальше, к такой же бесполезной работе. Кроме того, само понятие оборонительной линии, если, конечно, приказ выполнятся, вынуждает отступать чуть ли не дозорными группами, растянутыми на огромном фронте, к тому же совершая столь странный маневр под угрозой возможного нападения противника, которого всего несколько дней назад не удалось одолеть в открытом бою. Я уверен, что в большинстве случаев такой приказ не выполнялся войсками, и только, может, единицы несчастных становились жертвами «Молоха оборонительных линий», этого суррогата великого господина окопной стратегии. При чтении более поздних донесений, в которых состояние 1-й армии оценивалось отрицательно, следует обязательно принимать во внимание, что после полупобеды противника 4 и 5 июля эта армия могла быть под корень уничтожена безнадежностью той работы, на какую ее обрекали оперативные приказы.

Над 4-й армией также тяготеет проклятие оборонительных линий, но к этому добавляется еще и их разделение на фазы. В первой фазе их целых три. Мои рассуждения в отношении понятия «оборонительной линии», которые я привел для 1-й армии, можно полностью отнести и к 4-й армии. Те же практически невыполнимые приказы, почти те же слова и выражения с непременными добавлениями о контакте с противником. И только 11 июля новый приказ вносит наконец какие-то изменения. Пункт второй этого приказа гласит: «В дальнейшем дивизиям отступать в плотных колоннах, по главным линиям коммуникаций, высылая тыловые заставы только для ведения разведки». Представляю себе, какую глубокую и сердечную благодарность испытывали войска, когда они, наконец, поняли, в чем суть их действий! Анализ этих приказов показывает, что отступление обеих наших армий явилось следствием той системы управления, которая господствовала у нас в ходе боев 4 и 5 июля. Как там мы видели превозношение стратегических принципов окопной войны и оказание противнику лишь пассивного сопротивления без какой-либо попытки изменить в ходе сражения стратегическое построение, так и теперь, при отступлении, мы видим ту же пассивность, те же параллельные линии отходящих дивизий без малейшего намека на идею маневра, без намека на стремление как-то изменить то, что противнику уже известно по боям 4 июля. Стратегическое построение остается прежним, но последствия его недостатков неизмеримо возрастают.