Читать книгу - "Гавел - Михаэл Жантовский"

Гавел и Форман, которые остались друзьями и по окончании школы, даже начали разрабатывать идею совместного фильма по роману «Замок» Франца Кафки. Ради этого они отправились в деревню Сиржем с барочным зернохранилищем на холме, возможно, ставшим прообразом замка в романе, в которой больной туберкулезом Кафка провел «лучшие восемь месяцев жизни» у своей сестры Отлы^[163]. Предполагалось, что это будет фильм о планах государственного туристического агентства воспользоваться связью Кафки с деревней для развития туризма. С этой целью туда даже была направлена группа землемеров. Властям идея не понравилась, и фильм так и не сняли. Табу, наложенное коммунистическим режимом на знаменитого уроженца Праги^[164], однако, нарушила малозначительная, казалось бы, научная конференция о жизни и творчестве Кафки, состоявшаяся в другом чешском замке, Либлице, в 1963 году. Тот факт, что эту конференцию, проведение которой тогда от большинства чехов и словаков просто скрыли, иногда считают первым звеном в цепи событий, приведших к Пражской весне 1968 года, говорит о причудливо книжном характере чешской истории Нового времени. Часто кажется, что в последние два века важнейшие для нас битвы разыгрывались не на полях сражений или в парламенте, а в театрах, лекционных аудиториях и концертных залах.

Форман выступил первым, а вскоре за ним последовала плеяда исключительно одаренных кинематографистов, таких как Иржи Менцель («Поезда особого назначения», премия «Оскар» за лучший иностранный фильм 1967 года), словацко-чешский дуэт Ян Кадар – Элмар Клос («Магазин на площади», «Оскар» за лучший иностранный фильм 1965 года), Ян Немец («О торжестве и о гостях», 1966, с Иваном Выскочилом в главной роли), Вера Хитилова («Маргаритки», 1966), Павел Юрачек («Кариатида», 1963, и «Каждый молодой человек», 1965, с Вацлавом Гавелом в эпизодической роли рядового срочной службы), Иван Пассер («Интимное освещение», 1965, кинолента, в которой ровным счетом ничего не происходит, и тем не менее это, может быть, самый изобретательный фильм данного периода) и ряд других. Форман и сам был впервые номинирован на премию «Оскар» за фильм «Любовные похождения блондинки» (1966), а затем – за «Бал пожарных» (1967).

Подобный расцвет талантов, подкрепленный еще и тем обстоятельством, что публике стали доступны более ранние произведения прежде запрещенных авторов, наблюдался и в литературе. Роман «Малодушные» (1950) Йозефа Шкворецкого о конце Второй мировой войны в чешском провинциальном городке смог выйти лишь в 1958 году, причем и тогда он вызвал скандал. Книги Богумила Грабала («Жемчужинки на дне», 1963; «Пабители», 1964; «Поезда особого назначения», 1965), несомненно, самого популярного автора своего времени, впервые были допущены к публикации, когда Грабалу было почти пятьдесят. К этим изгоям присоединялись писатели-коммунисты, такие как Павел Когоут («Третья сестра», 1960) и Людвик Вацулик («Топор», 1966), которые быстро перерастали свои правоверные партийные дебюты. Сборник рассказов Милана Кундеры «Смешные любови»» (1963) и два его продолжения (1965, 1969) снискали ему популярность у массового читателя, а роман «Шутка» (1967) принес Кундере репутацию большого писателя. К той и другой группам примыкали и авторы-экспериментаторы поколения Гавела, такие как Вера Лингартова («Зона разграничения», 1964), будущий муж Виолы Фишеровой Йозеф Едличка («Где наша жизнь в середине своего пути», 1966), Иван Дивиш и Иржи Груша.

Аналогичное оживление наступило в изобразительном искусстве (скульптор Микулаш Медек, брат будущего управляющего канцелярией Гавела; собутыльник Грабала «нежный варвар» Владимир Боудник; Либор Фара, постоянный сценограф театра «На Забрадли»; завсегдатай застолий в «Славии» Иржи Коларж и другие), в журналистике, в классической и популярной музыке. Прочно укоренившаяся традиция джаза и свинга, которую замечательно отразило творчество Йозефа Шкворецкого, уступала место рок-н-роллу и биту. Первый чешский мюзикл «Старики на уборке хмеля» покончил с табуированием темы подросткового секса для целого поколения нетерпеливой молодежи.

Где-то здесь Восток встречался с Западом. Благодаря одной из множества исторических случайностей поэт-битник Аллен Гинзберг, которого коммунистические режимы любили ничуть не более, нежели американские власти, включившие его в список лиц, угрожающих безопасности^[165], в марте и вторично в конце апреля 1965 года, после того как его депортировали с Кубы за выступление в защиту прав гомосексуалов, посетил Прагу. Он прочел «Вопль» перед восторженной публикой в самой большой аудитории Карлова университета, был избран «королем Майалеса»^[166], а спустя неделю опять выдворен, якобы за совращение несовершеннолетних мальчиков^[167]. Несколько коротких вечеров во время своего визита в Прагу он провел в поэтическом винном баре «Виола», что на Национальном проспекте, излюбленном пристанище молодых поэтов и писателей, где, кроме прочего, встретил и первого переводчика своих стихов на чешский язык Яна Забрану.

Роль Национального проспекта в интеллектуальном возрождении шестидесятых годов минувшего столетия неоценима. Присутствие здесь трех столпов истеблишмента – Национального театра, штаб-квартиры Союза чехословацких писателей и его издательства «Ческословенски списовател» – сполна уравновешивали молодые киношники с факультета кинематографии Академии искусств, стол «про́клятых поэтов» в кафе «Славия», ночные бдения интеллектуалов в «Виоле» и «Монастырском винном погребке», музыкальный клуб «Редута», рисковые и откровенные издатели из «Одеона» и начинающие режиссеры в «Киноклубе». В этих местах, иногда именуемых Бермудским треугольником, имелся и ряд заведений с более сомнительной репутацией, где былые таланты бунтовали против угасающего для них света, постепенно теряя себя в атмосфере алкоголя и отчаяния.

Употребление наркотиков в Чехословакии началось довольно поздно и в течение длительного времени ограничивалось вдыханием паров промышленных химикатов и курением выращиваемой в домашних условиях и не очень действенной марихуаны. Но существовал и черный рынок психотропных лекарственных препаратов, как, например, фенметразин – аноректик, действовавший аналогично амфетамину, в неумеренном и длительном употреблении которого признавался Гавел. Одно из первых указаний на эту его зависимость мы находим в письме Яну Гроссману из добровольного затворничества в летнем доме отдыха писателей в Будиславе, где Гавел работал над «Праздником в саду»: это просьба привезти или прислать некий «витамин F» с припиской: «Нельзя ли организовать спецпайки для драматургов в творческом отпуске?»^[168] Диэтиламид лизергиновой кислоты, известный под названием ЛСД, в Чехословакии, в свое время крупнейшей в мире производительнице этого вещества, был не просто легальным, его даже предлагали добровольцам в рамках контролируемых психологических экспериментов. Не обязательно всем было ловить кайф, однако некоторые это делали.