Читать книгу - "Софья Палеолог - Татьяна Матасова"

Конечно, данные Павла II и Виссариона о русских землях не ограничивались этими сведениями. В середине XV века до Рима доходила информация о Руси от итальянских торговцев из причерноморских колоний Генуи и Венеции. Купцы наверняка сообщали на родину об изобилии диковин, сокрытых в русских лесах. Речь шла преимущественно о пушнине — мехах белок, лисиц, горностаев и соболей. Попытки проникновения на Русский Север «фряги» начали предпринимать не позднее второй половины XIV века. Известна грамота Дмитрия Донского, в которой он «пожаловал Печорою» Андрея Фрязина, «как было за его дядею за Матфеем за Фрязином». Купцы из итальянских факторий Северного Причерноморья, колония которых известна в Москве с XIV века, не понаслышке знали о несметных богатствах Русского Севера. Они не раз видели в Москве великолепных ловчих птиц, ценные меха, а также изделия из «рыбьего зуба», то есть моржового клыка, и даже из «заморной кости» — бивней мамонта (их до сих пор находят по побережью Северного Ледовитого океана).

Кроме того, в Риме, конечно, знали, что жители русских земель исповедуют христианство по греческому обряду. Эти таинственные края с X века находились под юрисдикцией константинопольского патриарха. Папа Пий II в своем трактате «О Европе» поместил русских — «рутенов» — далеко на северо-восток Европы и сообщил, что они — «северный народ, исповедующий греческий обряд». Упоминание о «северном характере» русских понималось современниками во вполне определенном ключе. В Риме было хорошо известно и о том, что русские «схизматики» отвергли унию 1439 года. Всё это формировало не самый светлый образ русских земель.

В другом сочинении Пия II есть сведения о Новгороде. Папа упомянул, что в этом городе много золота и особенно серебра. Со ссылкой на некоего веронца, посетившего Русский Север, папа сообщал, что те края лесисты и болотисты и что там нет Рифейских гор, о которых писали античные авторы. В немецкой «Хронике Констанцкого сопора», составленной Ульрихом фон Рихенталем в 1418 году, упомянуты «греческие» священники, прибывшие на собор вместе с Григорием Цамблаком, — из Смоленска, Луцка, Львова и других городов Западной Руси, а также, возможно, из Звенигорода (Clingenburg) и Ярославля (Jerassla).

Любопытные данные о Руси и особенно о Новгороде содержались и в сочинении рыцаря Гильбера ле Ланноа, посетившего в 1420-е годы северо-запад Руси. Он привел разнообразные мифы о северной природе. В частности, о том, что зимой «во время езды лесом он слышал треск деревьев, раскалывавшихся сверху донизу», а «в глиняном горшке с водой и мясом, поставленном на огонь в сильный мороз, вода кипела на одной стороне и превращалась в лед — на другой». Сведения де Ланноа, впрочем, в Риме известны не были.

Новые впечатления от общения с русскими в Италии получили на рубеже 1430–1440-х годов. По свидетельству гуманиста Кристофоро Ландино, некоторые сведения о природе Русского Севера и о занятиях населения удалось выяснить во Флоренции некоему «доктору Паоло», которого можно отождествить с гуманистом Паоло Тосканелли. Эти данные способствовали росту интереса флорентийского купечества к русским землям. Источники сохранили свидетельства о торговой деятельности флорентийских купцов в Москве в 1440-е годы. Можно только догадываться о том, какие противоречивые чувства испытывали купцы Пьеро и Франческо, находившиеся летом 1446 года в Москве. В городе в тот год случился сильный пожар, и значительная часть мехов, подготовленных на продажу, — «белки, горностаи и соболи» — сгорела. Это привело к резкому скачку цен на пушнину.

Несмотря на скудость данных о России и на их своеобразный характер, в Риме знали о русских землях несравненно больше, чем, например, в Милане. Герцог Франческо Сфорца около 1461 года дал специальное задание одному из придворных гуманистов, чтобы тот составил заметку о примерном географическом положении России. Заметка вышла краткой, буквально в несколько строк, и представляла собой перечисление стран, с которыми граничили русские земли.

Итак, Московская Русь представлялась на Западе страной богатой, но не слишком приветливой, а главное — неизведанной. Можно только догадываться, какое смятение чувств испытала Софья, когда ей сообщили о том, что она, возможно, будет выдана за московского князя — настоящего северного варвара и схизматика, хранящего в своих ледяных замках несметные сокровища.

Тем не менее идея Ивана Фрязина о браке Софьи с великим князем Московским пришлась в Вечном городе ко двору. Устроение такого брака давало Папской курии надежду на то, что Иван III захочет вернуть «византийское наследство» и, следовательно, будет — вместе с европейскими правителями — бороться против турок. Не исключено, что в Риме надеялись на «природную воинственность русских». Ну и далеко не в последнюю очередь подобный брак подавал новые надежды на вовлечение русских земель в церковную унию с Римом.