Читать книгу - "Клавдий. Нежданный император - Пьер Ренуччи"

До сих пор всё предельно ясно. Но стоит подобраться к церемонии, как история с усыновлением усложняется. Тациту, напомним, кажется «сказкой», что консул посмел соединиться с женой принцепса, «созвав свидетелей для подписания их брачного договора», словно чтобы узаконить признание детей. Проблема в том, что слова, выделенные нами курсивом, не так ясны, как кажется. Возникают два вопроса. Во-первых, «узаконить признание» — перевод глагола suscipere, который буквально означает «поднять»: на юридическом языке он означает жест, каким отец признаёт младенца своим, поднимая его, взяв на руки, но не усыновление уже подросшего ребенка. То есть речь уже не об усыновлении, а о признании. И не одного только Британника, а «детей», что есть второй вопрос. В целом складывается такое впечатление, что в день свадьбы Силий не усыновляет Британника, а признаёт себя биологическим отцом этого мальчика и его сестры Октавии. Однако это могло быть только шуткой.

Далее Тацит сообщает о еще более странных вещах:

«А между тем Мессалина, разнузданная более чем когда-либо, ссылаясь на осеннюю пору, устроила во дворце представление, изображавшее сбор винограда. Его выжимали в давильнях, в чаны струилось сусло, и женщины, облачившись в звериные шкуры, тут же плясали и прыгали как приносящие жертвы и исступленные вакханки; сама Мессалина с распущенными волосами, размахивая тирсом, и рядом с нею увитый плющом Силий, оба в котурнах, закидывали голову в такт распевавшему непристойные песни хору».

Эти точные детали напоминают то, что нам известно о вакханалиях. Тем более что описываемые увеселения происходили в «осеннюю пору», в период feriae vindemiales (праздник сбора винограда), который заканчивался жертвоприношением Либеру — старому божеству латинян, уподобляемому Вакху. Известно, что в первые три века новой эры в Римской империи получили большое развитие вакхические братства и, по словам специалистов, в период сбора винограда могли устраивать мистерии, длившиеся несколько дней. С этой точки зрения свадьба Мессалины и последовавший за ней праздник — одна и та же вакханалия, растянувшаяся на несколько дней и совмещенная со спектаклем о сборе винограда, какие устраивали во время vindemiales.

Добавим, что в мистериях часто говорилось об иерогамии, то есть браке чествуемого божества, — вот вам и объяснение свадьбы Мессалины и Силия. Вовсе не обязательно, чтобы молодая женщина устроила настоящую вакханалию. Мы больше склонны предположить, что остроумная компания лишь подражала этим религиозным обрядам, причем Силий выступал в роли Диониса (Вакха), а Мессалина — в роли Ариадны. Таким образом, то была комедия о свадьбе, разыгранная двумя любовниками, которые устроили пародию на обряд по случаю одновременного празднования вакханалий и сбора винограда. Нелишне даже задуматься о том, не дал ли Клавдий своего разрешения на это, прежде чем отправиться в Остию. В самом деле, Светоний рассказывает:

«И уже всякое вероятие превосходит то, что на свадьбе Мессалины с ее любовником Силием он сам был в числе свидетелей, подписавших брачный договор: его убедили, будто это нарочно разыграно, чтобы отвратить и перенести на другого угрозу опасности, возвещенную ему какими-то знаменьями».

Хотя Светоний часто выставляет Клавдия дураком, он не верит, что тот был способен проглотить столь грубую ложь. Однако слухи часто бывают извращенной истиной. Очень возможно, что император разрешил Мессалине участвовать в этих празднествах, которые, напомним, проходили у Силия, а молва затем превратила это в согласие на так называемую свадьбу.

Мы подошли ко второму акту, когда на сцену выходят вольноотпущенники. Согласно Тациту, их встревожил тот оборот, который приняли отношения между Силием и Мессалиной. Государственный переворот мог лишить их высокого положения. Дион Кассий, хотя и не столь словоохотливый, как его собрат, сообщает нам важные сведения: Мессалина недавно добилась казни одного из вольноотпущенников — Полибия. Он не говорит, почему, но можно предположить, что отношения между императрицей и «министрами» испортились. Наиболее вероятна гипотеза о том, что Клавдий и Мессалина стремились сблизиться с сенатом после чистки первых лет царствования. Силий, назначенный консулом на 49 год, наверняка являлся для них одной из главных опор, так что любовь, возможно, была не единственным чувством, толкавшим императрицу в его объятия… Началась борьба за влияние, стоившая жизни Полибию.

Ничего удивительного, что его коллеги стали опасаться за свою. Однако они пока не знали, как им быть. «Сначала Каллист, о котором я рассказал в связи с умерщвлением Гая Цезаря, Нарцисс, подстроивший расправу над Аппием, и Паллант, пользовавшийся в то время величайшим благоволением принцепса, подумывали о том, не отвлечь ли безыменными угрозами Мессалину от любви к Силию, ограничившись только этим и умалчивая обо всем остальном», — сообщает Тацит. То есть в первое время они попросту хотели лишить Силия поддержки императрицы. Потому что боялись они именно его: «Пока ложе принцепса осквернял лицедей [Мнестер], это, конечно, было постыдно, но не существовало угрозы роковых потрясений; но теперь его место занял знатный молодой человек, которому прекрасная внешность, сила духа и предстоящее консульство внушают надежды на осуществление дерзновеннейших замыслов: ведь ни для кого не тайна, что должно последовать за подобным бракосочетанием». Хотя Тацит не говорит этого открыто, он считает, что Силий манипулировал Мессалиной. Вольноотпущенники же намеревались отвратить ее от него угрозами и «умолчать об остальном», то есть скрыть от Клавдия, что она, пусть невольно, была замешана в планы своего любовника.

Потом они передумали. Риск слишком велик. Неизвестно, как она к этому отнесется. Лучше действовать быстро, пока императрица ни о чем не догадывается, и разом избавиться от нее и ее любовника. Эти трое составили план, чтобы доказать Клавдию участие его жены в заговоре Силия. Они заручились соучастием Кальпурнии и Клеопатры — двух куртизанок, которых высоко ценил принцепс, — и поручили им сделать донос. Обе женщины отправились к Клавдию в Остию вместе с Нарциссом: тот отныне возьмет на себя руководство операцией, которая приведет к падению императрицы.

На первом этапе превосходно умащенная Кальпурния припала к коленям Клавдия и сообщила ему о «свадьбе» Мессалины и Силия. По просьбе императора Клеопатра, дожидавшаяся стоя, подтвердила ее слова кивком. Тогда Кальпурния попросила Клавдия призвать Нарцисса. Тот вошел и попросил прощения за то, что скрывал от императора многочисленных любовников Мессалины, ведь это все не имело последствий. Зато о недавнем браке Силия известно всем: это произошло на глазах у армии, сената и народа, «и, если ты не станешь немедленно действовать, супруг Мессалины овладеет Римом». Клавдий тотчас созвал свое ближайшее окружение, которое побуждало его отправиться в лагерь преторианцев, чтобы обеспечить свою безопасность и убедиться в их преданности. Разумеется, Тацит показывает его перепуганным, беспрестанно спрашивающим по дороге, ему ли еще принадлежит власть или Силий уже завладел императорским пурпуром.

Следующий этап не был срежиссирован и требовал импровизации. Но Нарцисс оказался мастером. В первую очередь нужно сохранить контроль над преторианской гвардией — единственной воинской частью, находящейся в Италии и тем более в Риме, где главная ставка будет разыграна через несколько часов. Однако Гета, один из двух префектов претория, не внушал доверия Нарциссу. Тогда вольноотпущенник добился от Клавдия предоставления ему военных полномочий на один день. Он еще не был уверен в успехе. Его тревожило окружение Клавдия, в частности Вителлий, назначенный консулом на этот год, и Ларг Цецина, разделявший консульство с императором в 42 году. К тому же сам Клавдий выглядел нерешительным: он то заговаривал о распутстве Мессалины, то вспоминал о счастливых моментах их брака и двух малолетних детях. Но больше всего Нарцисса раздражали неоднократно повторяемые двусмысленные слова Вителлия: «Какая дерзость! Какое преступление!» Ну в самом деле, что он хочет этим сказать? Кто преступник? Пусть назовет! Ничего не поделаешь, тот не желает объясниться. А из Цецины и вовсе слова не вытянешь. Из этого рассказа можно сделать вывод, что эти двое явно не были убеждены в виновности Мессалины и не хотели подставляться. Они могли бы даже переубедить Клавдия, но Нарцисс не оставлял его с ними наедине и исхитрился сесть с ними в одну повозку.