Читать книгу - "Осколки межпланетных катастроф. Книга проклятых - Чарльз Форт"

Доктор Уолтер Флайт («Eclectic Magazine», 89–71) говорит о субстанции, выпавшей близ Алэ во Франции 15 марта 1806 года, что она, по наблюдениям Берцелиуса и комиссии, назначенной Французской академией, при нагреве «испускала тонкое битумное вещество». В данном случае никто не прибегает к уклончивым выражениям: «напоминала, сходна» — нам сказано, что эта субстанция — «земной тип угля».

Что касается «крайне малых количеств», нам говорят, что выпавшее на мыс Доброй Надежды вещество содержало немного более четверти органической материи, которая в спирту давала знакомую реакцию выпадения желтого смолообразного вещества. Доктор Флайт приводит и другие примеры.

Углеродосодержащая материя выпала в 1840 году в Теннесси; в Крэнбурне, Австралия, в 1861 году; в Монтабане, Франция, 14 мая 1864 года (двадцать кусков, некоторые размером с человеческую голову, из вещества, «напоминавшего земной бурый уголь»); в Гоалпаре, Индия, около 1867 года (около 8 процентов углерода); в Оране, Франция, 11 июля 1868 года; субстанция с оранжевыми горючими включениями выпала в Ifeccne, Швеция, 1 января 1860 года.

«Knowledge», (4-134):

По сообщению месье Доубри, вещество, выпавшее в Аргентинской республике, «напоминало один из видов бурого и бог-хедского (битумного) угля». В «Comptes Rendus» (96-1764) сказано, что эта глыба упала 30 июня 1880 года в провинции Онтарио, Аргентина: что она «напоминает» бурый уголь; что она напоминает все другие углистые массы, падавшие с неба. Нечто, упавшее в Гразаке, Франция, 10 августа 1885 года, при сгорании издавало битумный запах («Comptes Rendus», 104-1771). Углистое вещество, упавшее в Раджпуте, Индия, 22 января 1911 года: очень хрупкое, на 50 процентов растворялось в воде («Records Geol. Survey of India», 1-41).

Горючая углистая субстанция, выпавшая с песком в Неаполе 14 марта 1818 года («American Journal of Science», 1-1-309).

«Sci. Amer. Sup.» (29-11798):

9 июня 1889 года очень хрупкая субстанция глубокого зеленовато-черного оттенка выпала в Мижее, Россия. Она содержала 5 процентов органической материи, которая, будучи растерта в порошок и растворена в спирту, дала после выпаривания яркую желтую смолу. 2 процента массы вещества составлял неизвестный минерал.

Угольки, и пепел, и шлак, и кокс, и каменный и древесный уголь.

И все, что иногда валится на головы глубоководным рыбам.

Неохотное отступление, прикрытое такими словами, как «выглядит, напоминает» — при условии, что Непрерывность не допускает резких переходов, но что стремление, одушевляющее все промежуточное, есть стремление к резким переходам — потому что, если что-то может быть оторвано от своего происхождения и окружения, оно станет реальным предметом — не сливающимся неразличимо с окружением. Так, все попытки быть оригинальным, все попытки изобрести нечто большее, нежели простое расширение или видоизменение предшествующего, есть позитивизм — или, если кто-то изобрел средство ловить мух, позитивно отличное и не связанное с другими устройствами, — он стрелой взлетает на небеса, или к Позитивному Абсолюту, оставляя за собой такой светящийся след, что в ином веке скажут, будто он вознесся в огненной колеснице, а в другом веке — что он поражен молнией.

Я собираю сведения о личностях, якобы пораженных молнией. Я думаю, что высокое приближение к позитиву достигается довольно часто — мгновенное вознесение — оставшийся позади осадок негатива, напоминающий результат удара молнии. Когда-нибудь я расскажу историю «Марии Целесты» — как пишут в журналах — «в должном месте» — таинственную историю исчезновения капитана судна вместе с семьей и командой.

Касательно позитивистов, идущих дорогой Резких Переходов, я думаю, стоит отметить Мане, но его приближение сведено на нет тесной взаимосвязью с публикой — или тем, что бросать вызов и оскорблять столь же непозитивно, как приспосабливаться и унижаться. Конечно, Мане начал с продолжения Курбе и других, и позже между ним и Мане было взаимовлияние, но сам дух резкого отличия есть дух позитивизма, и Мане восстал против догмы, что все цвета и тени должны плавно переходить друг в друга. Так биолог, подобный Де Врие, воплощает позитивизм, или стремление прорвать непрерывность, в попытке подменить эволюцию мутацией — против догмы постепенного перехода посредством «мелких отклонений». Коперник выводит гелиоцентрическую систему. Непрерывность против него. Ему не позволено резко порвать с прошлым, а позволено только опубликовать свою работу как «интересную гипотезу».

Непрерывность — и все, что мы зовем эволюцией или прогрессом, есть попытка вырваться из нее.

Вся наша Солнечная система была когда-то попыткой планет вырваться из прародительской общности и установить себя как индивидуальности и, потерпев поражение, превратиться в движение по квазирегулярным орбитам, выражающим их взаимосвязь с Солнцем и друг с другом, подчинившись и квази-включившись в высшее приближение к системе.

Промежуточность в геологическом аспекте позитивизма — или железо, стремящееся отделиться от серы и кислорода и стать реальным однородным железом — стремление, сбывшееся только в виде элементарного железа в учебниках химии.

Промежуточность в биологическом аспекте позитивизма — или дикие, фантастические, гротескные, чудовищные существа, вымышляемые порой жизнью в лихорадочной попытке резко оторваться от всех предыдущих типов — бесплодна, поскольку жираф представляет собой лишь карикатуру на антилопу.

Все разрывает одну связь лишь для того, чтобы установить другие. Все разрывает пуповину лишь для того, чтобы присосаться к груди.

Так сражение, которое ведут отвергатели ради охраны традиций — или чтобы предотвратить резкий разрыв с квазиустановленным — сражение, приведшее к тому, что спустя век после допущения метеоритов не было допущено больше ничего, кроме разве что космической пыли, данные о которой Норденшельд сделал более приближенными к реальности, чем данные, опровергающие ее существование.

Так, Проктор, например, сражается и выражает свое чувство нелепого против сэра У. X. Томсона, опустившего появление на Земле вместе с метеоритами живых организмов.

«Я могу отнестись к этому исключительно как к шутке» («Knowledge», 1-302).

Или не существует ничего, кроме шутки — или состояния, промежуточного между шуткой и трагедией.

Что мы — не существа, но выражения.

Что Момус выдумывает нас на забаву богам, часто так успешно, что мы каемся совсем как живые — как герои какой-нибудь повести; часто в немалой степени освобождающиеся из-под власти романиста.

Что Момус выдумал нас и наше искусство, науки и религии как сатиру на реальное существование богов.

Потому что — при том, что множество данных о падающем с неба угле тогда были столь же доступны, как теперь, и при научном утверждении, что уголь есть органическая осадочная порода, как в реальном существовании, под которым мы понимаем постоянство существования, или состояние, при котором наличествует настоящее мышление, или форма мышления, четко отличимая от безмозглости — как мог возникнуть такой скандал, какой поднялся сорок лет назад из-за заявления доктора Хана, что он обнаружил осадочные породы в метеоритах?