Читать книгу - "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс"

Манера Ленина двигаться к цели — то есть к захвату власти — непосредственно вытекала из освоенного им курса военной истории и военной науки. Истинные политики, даже политики авторитарные, стремятся определенным образом ужиться и с другими претендентами на власть, и с населением страны в целом, позволяя управляемой ими массе проявлять инициативу. Ленин же, для которого политика была всегда только войной классов, мыслил в терминах Клаузевица: целью политики, так же, как и целью военной стратегии, он считал не примирение с противником, но его полное уничтожение. Первым и главным делом было разоружить противника: 1) лишив его военной силы; 2) разрушив гражданские институты власти. Но противника можно было уничтожить и физически, как на поле битвы. Когда о «войне классов» говорили европейские социалисты, они подразумевали борьбу, ведущуюся ненасильственными средствами, при помощи голосований и промышленных забастовок, которые могли, конечно, в определенные моменты заканчиваться баррикадами. Ленин был, пожалуй, единственным, кто понимал «классовую войну» буквально, то есть как войну гражданскую — войну, при которой все средства хороши, если они приводятся к стратегическому уничтожению и, при необходимости, истреблению противника и дают победителю безусловное господство над спорной территорией. Революция, с этой точки зрения, становилась войной, ведущейся иными средствами, с той разницей, что бились друг с другом не государства и народы, а социальные классы, и фронтовая линия шла не горизонтально, а вертикально. Существенным источником ленинского успеха была именно милитаризация политики, поскольку те, кого он считал своими врагами, никак не могли поверить, что можно всерьез превращать политику в битву, в которой никто не просит и не ждет пощады.

Ленинский взгляд на политику коренился в особенностях его личности, в соединении стремления к превосходству с патриархальными политическими установками, свойственными политическому укладу России в эпоху Александра III. Теоретическое оправдание и культурное обоснование своим психологическим импульсам Ленин нашел в работах Маркса о Парижской Коммуне. Труды Маркса, посвященные этому вопросу, произвели на него огромное впечатление и стали руководством к действию. Исследуя взлет и падение Коммуны, Маркс отмечал, что основной ошибкой всех революционеров было то, что они захватывали существующие институты власти, не догадываясь их разрушить. Оставляя нетронутыми военные, политические и общественные структуры классового государства и ограничиваясь сменой персонала, они создавали питательную среду для контрреволюции. Революционерам будущего надлежит действовать иначе: «не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, а сломать ее»⁴⁴. Слова эти глубоко врезались в память Ленину: он повторял их при каждом удобном случае и выстроил вокруг них свой основной политический опус — «Государство и революция». Они служили оправданием его разрушительным инстинктам и обосновывали желание создать новый («тоталитарный») строй, пронизывающий все стороны жизни.

Ленин всегда мыслил о революции как о явлении мировом; русская революция была для него не более чем эпизодом, случайным разрывом слабейшего звена «империализма». Он не интересовался перспективой преобразования России; покоренная Россия должна была стать трамплином для революций в промышленных странах и колониях. Уже будучи диктатором России, он не перестал относиться к 1917 году и его последствия с этой точки зрения: не «русская революция» произошла, а случилось так, что мировая революция началась с России. В речи, обращенной к шведским социалистам и произнесенной за день до отъезда на родину, он настоятельно подчеркивает эту мысль: «Русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революций… Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, может быть очень короткое, время застрельщиком революционного пролетариата всего мира. Россия — крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны… может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней»⁴⁵.

Сдержанность, с которой Ленин говорит о всемирной социалистической революции, была отчасти вызвана нежеланием посвящать противника в свои намерения, а отчасти связана с теми преимуществами, которые эта сдержанность могла ему дать, если бы его замысел не осуществился — при таком повороте событий он всегда мог (а на деле так и поступил) отрицать, что у него вообще были подобные планы, и избежать таким образом позора поражения. Можно, однако, обрисовать в общих чертах имевшийся у него план, исходя из распоряжений, отданных весной и в начале лета 1917 года, когда он лично руководил силами большевиков.

По всей видимости, опыт февраля убедил Ленина, что Временное правительство может быть свергнуто при помощи массовых уличных демонстраций. Вначале, как это было сделано в 1915–1916 годах, следовало подготовить почву, организовав безжалостную кампанию по дискредитации правительства в глазах народа. С этой целью надо было обвинять правительство во всем, что было дурного: в политических беспорядках, нехватке продовольствия, инфляции, военных поражениях. Его надо было обвинять в заключении сговора с Германией о сдаче ей Петрограда и одновременных попытках создать видимость его обороны, в тайном сотрудничестве с генералом Корниловым при публичном обвинении его в измене. Чем нелепее были наговоры, тем более им склонны были верить политически неграмотные рабочие и солдаты: жизнь обратилась в хаос, и причину этого следовало искать необычную, из ряда вон выходящую.

Вместе с тем уличные демонстрации — и в этом было отличие от февраля — следовало жестко контролировать: Ленин ни в коей мере не полагался на стихийность, хотя и признавал необходимость придавать своим хорошо рассчитанным мероприятиям видимость стихийных. Ленин перенял у Наполеона и применил к гражданской войне принцип tiraillerie, или разведки боем, который некоторые военные историки считают главным вкладом Бонапарта в военную науку⁴⁶. При ведении боевых действий Наполеон обычно разделял свои силы надвое: на профессиональную гвардию и отряды новобранцев. Как правило, при начале боя вперед высылались новобранцы, которые вызывали на себя огонь неприятеля; это давало возможность оценить вражескую диспозицию. В ответственный момент в бой посылалась гвардия, которая прорывала вражескую линию в слабейших точках и обращала врага в бегство. Ленин применил этот принцип к войне в условиях города. Чтобы вызвать реакцию правительства и обнаружить его сильные и слабые стороны, на улицы высылались толпы с подстрекательскими лозунгами. Если толпам удастся смять силы правительства, то большевистский аналог наполеоновской гвардии — вооруженные рабочие и солдаты, входящие в состав Военной организации большевиков, — берут власть. Если толпы побегут, — что ж, можно все-таки утверждать, что народные массы хотят перемен и что выступающее против них правительство является антидемократическим». Затем надо дожидаться следующей возможности. Основным принципом тут было наполеоновское «on s'engage et puis on voit» — «сначала надо ввязаться в бой, а там уже видно будет»⁴⁷. Ленин предпринял три попытки устроить путч — в апреле, июне и июле 1917 года, но сам каждый раз держался в тени и, высылая толпы на улицы, всегда делал вид, что следует воле «народа», а не направляет его. После провала каждой попытки он упорно отрицал какие бы то ни было революционные намерения и даже создавал видимость, что его партия делала все возможное, чтобы сдержать бушующие массы^[37].