Читать книгу - "Жизнь - Подвиг Николая Островского - Иван Осадчий"

И, как бы делая вывод, добавил: «Может быть дружба без любви, но мелка та любовь, в которой нет дружбы, товарищества, общих интересов… Это не любовь, а только эгоистическое удовольствие, нарядная пустышка…»

Как-то Николай Алексеевич получил письмо читательницы М.П.Егоровой, в котором она обращалась к нему с просьбой посоветовать, как быть в связи с постигшей ее трагедией в личной жизни – изменой любимого человека. «Ваше письмо я получил, – писал ей Николай Островский. – Мне трудно отвечать на него. Когда человек страдает, раненный в сердце самым близким, все слова утешения не способны никогда смягчить боль. Не могу писать Вам шаблонные слова. Я могу сказать лишь одно: я в своей жизни тоже испытал горечь измен и предательств. Но одно лишь спасало – у меня всегда была цель и оправдание жизни – это борьба за социализм. Это самая возвышенная любовь. Если же личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встает вопрос – зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом. Правда, боец тоже страдает, когда его предают близкие, но у него остается неизмеримо больше и прекраснее, чем он потерял.

Посмотрите, как прекрасна наша жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны, – борьба за нового человека. Отдайте же этому всю свою жизнь, тогда солнце опять приласкает Вас!».

«Личные трагедии будут и при коммунизме, – говорил Николай Островский, устремляясь мысленно в будущее, – но жизнь будет прекрасна тем, что человек перестанет жить узкой личной жизнью. Наши товарищи – не герои на час. Личные страдания у них уходят на задний план; главная трагедия – прекращение борьбы».

В этих простых и понятных каждому словах Николая Островского, характеризующих его отношение к личной жизни, заключены глубокие, большие чувства любви и дружбы, подлинно нравственное, коммунистическое отношение к женщине – товарищу.

Огромный интерес представляют высказывания Николая Островского о дружбе между людьми. Вот строки из его письма М. А. Шолохову:

«Знаешь, Миша, давно ищу честного товарища, который покрыл бы прямо в лицо… Нередко друзья боятся «обидеть». А это нехорошо. Хвалить – это только портить человека. Даже крепкую натуру можно легко сбить с пути истинного, захваливая до бесчувствия. Настоящие друзья должны говорить правду, как бы она ни была остра, и писать больше о недостатках, чем о хорошем, – за хорошее народ ругать не будет».

Николай Алексеевич подчеркивал, что «дружба – это, прежде всего искренность, это критика ошибок товарища. Друзья должны первыми дать жесткую критику для того, чтобы товарищ мог исправить свои ошибки».

Яростно ненавидя и презирая эгоистов и трусов, людей, живущих на подножном корму, панически вопящих от любого удара жизни, Николай Островский отстаивал верность корчагинского пути для каждого, кто беззаветно предан нашей Советской Родине.

В этой связи обратимся к беседе Николая Алексеевича с корреспондентом «Комсомольской правды» в ноябре 1936 года. «Случается, – говорил он, – что я разговариваю с каким-нибудь слюнтяем, который ноет, что ему изменила жена и жить ему не для чего, у него ничего не осталось и т. д. И тогда я думаю, что если бы у меня было то, что есть у него: здоровье, руки и ноги, возможность двигаться… то что было бы? Я не мог бы просто пойти, я побежал бы на завод и прямо в кочегарку, чтобы скорее открыть топку, понюхать запах угля, швырнуть туда добрую порцию его… Я жил бы жадно, до безумия. Вырвавшись из девятилетней неподвижности, я был бы беспокойнейшим человеком: я бы не уходил с работы, пока не насытился ею. Таковы мои мысли, когда какой-нибудь идиот пускает слюни и не находит для чего жить… Если бы мне дали все, что имеет этот слюнтяй, пусть бы мне пятьдесят раз изменяла жена, я был бы все равно весел и всегда чувствовал бы, как чудесна жизнь… И я презираю людей, которых нарыв на пальце выводит из равновесия, заслоняет все; для которых настроение жены важнее революции, которые из ревности готовы разнести дом, перебить окна и всю посуду».

Беспощаден Николай Островский к тем писателям, поэтам и ораторам, слова и личная жизнь которых расходятся с действительностью. «Вот писатель, – говорил он, – здоровый, как бык, дядя. Три года подряд выступает перед читателями с отрывком, огребает за каждое выступление двести пятьдесят рублей и посмеивается: «На нас дураков хватит – можно ещё шесть лет не писать». Ему некогда: он пьет, спит, бегает за всеми женщинами, красивыми и некрасивыми в возрасте от семнадцати до семидесяти лет. Ему дано здоровье, но не дано пламя сердца.

Есть замечательные ораторы. Они умеют замечательно фантазировать и звать к прекрасной жизни, но сами не умеют хорошо жить. С трибуны они зовут на подвиг, а сами живут, как сукины сыны. Представьте себе дезертира, сбежавшего во время боя и агитирующего бойцов на фронт. К таким бойцы не знают пощады. Такой человек не может жить в нашей стране…»

И далее: «Эгоист погибает раньше всего. Он живет в себе и для себя. И если поковеркано его «я», то ему нечем жить… Но когда человек…. растворяется в общественном, то его трудно убить, ведь для этого надо убить все окружающее, всю жизнь…»

А вот мысли Николая Островского о смысле и цели жизни, об идейных и нравственных принципах советского человека. «Самое опасное для человека – не его болезни, – говорил Николай Алексеевич. – Слепота страшна, но и ее можно преодолеть. Куда опаснее другое: лень, обыкновенная человеческая лень. Вот когда человек не испытывает потребность в труде, когда он внутренне опустошен, когда, ложась спать, он не может ответить на простой вопрос: «Что сделано за день?» – тогда действительно опасно и страшно. Нужно срочно собирать консилиум и спасать человека, ибо он гибнет. Ну, а если эта потребность в труде не потеряна, и человек, несмотря ни на что, ни на какие трудности и препятствия, продолжает трудиться, он нормальный рабочий человек, и можно считать, что с ним все в порядке… Самый счастливый человек – это тот, кто, засыпая, может сказать, что день прожит не напрасно, что он оправдан трудом».

И ещё: «Человек делается человеком, если он собран вокруг какой-нибудь настоящей идеи. Тогда человек живет не по частям, а единым целым. С этого, собственно, и начинается человек. Этим он и силен… Быть героем в нашей стране – святая обязанность каждого. У нас не талантливы только лентяи. Они не хотят быть ими. А из ничего не рождается ничего. Под лежачий камень вода не течет. Кто не горит, тот коптит. Это закон».

Вся жизнь Николая Островского, с первых до последних дней, была примером беззаветного служения партии и народу, образцом беспримерного мужества и стойкости. Никогда и ничем Николай Алексеевич не напоминал о своей болезни. Он обычно говорил: «Когда я закрываю глаза и мечтаю»… – и окружающие забывали в этот момент, что глаза его закрыты уже много лет. Он жаловался на проклятый грипп, и всем казалось, что только эта болезнь его и беспокоила. Он был слеп и говорил: «Я читаю». Он не мог шевельнуть рукой и говорил: «Я пишу». Он не мог двигаться и говорил: «Я собираюсь поехать». И все верили в реальность этого. Слепой, он был зорче многих зрячих; парализованный, он был подвижнее многих двигающихся; тяжелобольной, он излучал столько тепла, бодрости, энергии, что людям, сидящим у его «матрацной могилы», становилось стыдно за себя, за свою вялость.