Читать книгу - "Свободная любовь - Ольга Кучкина"

– А назло.

– Кому?

– Когда были гонения на Юрского в Питере. Когда ему не давали работать, он был везде запрещен. Как диссидент. Когда его, в общем, выжили из города, и мы вынуждены были уехать в Москву. И начались такие гадкие уговоры, знаешь: Наташ, ну тебе-то зачем, тебя-то не трогают, останься в Питере, ты первая актриса БДТ, будешь играть все роли… То есть гадость несусветная. И как только начались эти разговоры, я в тот же день пошла и назло сменила фамилию на Юрскую.

– То есть ты еще его гражданская подруга?

– Конечно. Абсолютно.

Актриса

– С тобой работали многие прекрасные режиссеры, но на вопрос: кто твой режиссер, ты отвечаешь: мой режиссер – Юрский.

– Да, он мой режиссер.

– А что это значит? Почему?

– Потому что я его актриса. Потому что ему со мной удобно. Ему со мной интересно.

– Он больше других тебя понимает?

– И я его больше других понимаю. Нам вместе комфортно. Он мой режиссер и учитель.

– Он выдумщик?

– О, огромный! Он не просто выдумщик, у него фантастическая фантазия. И в смысле меня разыграть – это за милую душу…

– Но ты ведь тоже выдумщица. Ты находишь настолько нетривиальные жесты, интонации…

– Хорошее воображение. А у Юрского фантастическое. Знаешь, я сидела дома, включила «Культуру», идут «Маленькие трагедии». Он – итальянец. Я верю, что он – итальянец. Хотя я знаю – это Юрский.

– Ты тоже – баба Шура в фильме «Любовь и голуби»..

– Ну, там-то видно как раз, что я притворяюсь.

– Да, некоторое комикование есть, но на сцене Гурмыжская – ты, Раневская – ты, Панька – ты…

– Это замечательный был спектакль театра Моссовета – «Вдовий пароход». Мы его играли, кланялись, уходили по гримеркам и – не могли уйти.

– Не могли разойтись?

– Долго-долго. Хотя у каждой семья, муж. Мы еще продолжали этим жить, что-то обсуждать… Это один из тех спектаклей, что мне дороги.

– А какое ощущение на спектакле или после спектакля тебе дороже всего?

– Дороже всего молчание зала. Его тишина. Вот это самое прекрасное, что есть в театре – когда я держу паузу и владею ими. Я владею сейчас их волнением, они ждут. Это самое дорогое. И, конечно, смех…

– Но ты не ищешь дешевого хихиканья, твои парадоксальные реакции высекают смех.

– Так это и есть высший смех. То, на чем построена вся клоунада.

– Скажи, ты ведь не теряешь контроль над собой на сцене, правда?..

– Нет, конечно, ну что ты, я сумасшедшая, что ли!

– Все эти легенды про то, как актер в безумном порыве что-то там такое… Но ощущение полета, какие-то особые минуты на сцене…

– Если б их не было, таких минут, зачем вообще…

– А зачем вообще, кстати?

– Зачем? Не знаю. Призвание. Ну Оль, это призвание. Не потому, что я хотела быть знаменитой актрисой. Это ерунда. Нет, это изнутри. Мне не надо быть знаменитой, я просто не могу без этого.

Мать

– Наташа, а вот у тебя была такая история, когда ты играла вечером Раневскую, а утром твоя Даша…

– Не утром Даша, а днем – перед самым спектаклем! Перед самым спектаклем она попала в автомобильную катастрофу. Ее сбила машина. Отвезли в Склифосовского, всю переломанную. И я играла.

– Как это было?

– А я не знаю. Мне потом сказали, что я никогда так хорошо не играла. А я не помню. Мне, конечно, вкололи что-то, чтоб держалась. Актер Володя Кашпур по роли должен был говорить: дочка, Дашенька моя, вам кланялась. И ему строго-настрого запретили произносить это имя, сказали: Володя, если произнесешь, мы тебя лично все убьем. А у него же это наговорено. И он сказал: дочка… и заменил Дашеньку на Машеньку, а мне стало еще хуже. Потому что я все поняла…

– Чем ты играла?

– Не знаю чем. Правда, не знаю. На следующий день после смерти своего изумительного мужа Ефима Копеляна Люся Макарова… ей сказали: мы отменили спектакль… а она: зачем, я буду играть. Комедийную роль – Хануму! И она играла. И ей тоже сказали: ты никогда так не играла. Это какая-то другая нервная система. Нечеловеческая. А больными сколько мы играли! Со сломанными руками, ногами, с воспалениями легких! И все равно играли, и ни один человек в зале этого не замечал. И только в конце, когда выдох – вот это страшно очень. После страшнее, чем до.

– Наташ, а опустошение бывает?

– Да, бывает. От мучительных ролей или мучительных спектаклей. От мучительных репетиций, когда не получается.

– Чем спасаешься?

– Просто заставляю себя. Или, когда понимаю, что ничего не выйдет, то отказываюсь. Потому что из опустошения пустое и выйдет. Необходима энергия, чтобы что-то сделать и что-то преодолеть. А когда ее нет, то ничего не будет.

– Еще о Даше. Когда она поступала в школу-студию МХАТ, ты сказала Табакову, что если он усомнится в ее способностях, чтобы не брал ее, да?

– Да.

– Чем это было продиктовано? Собственными сомнениями или гамбургским счетом, который ты предъявляешь себе и окружающим?

– Я не хотела, чтобы она поступила, потому что она – дочь. Нет. Нет. Но Олег, меня встретив, когда она уже прошла, развел руками и сказал: извини, Наташа, не мог не взять.

– Но ты разве не видела, что она – не дочь, а актриса?

– Я этого не знала. И потом, я понимала, что наши счастливые времена закончились. Наступали очень плохие времена для театра.

– Чем плохие?

– А тем, что народ не ходил в театр вообще. Все сидели у телевизора и слушали политиков. Просто несколько лет провала театра. От этого моментально умирают таланты. Сейчас можно уже назвать несколько имен молодых режиссеров, а тогда ничего не было, ничего, все ухнуло куда-то в бездну. А если эти годы провалились, то не наверстаешь уже. Это мы играли как сумасшедшие по двадцать восемь спектаклей в месяц, и если ты чего-то стоил…

– Зато теперь вы играете втроем, всей семьей.

– С Юрским мы играли в спектакле «Лысая певица», который он поставил на телевидении. Вместе играем в его спектакле «Провокация» на сцене театра Моссовета. И был спектакль по Бергману «После репетиции», где мы играли втроем…

– Каково это – играть с собственной дочерью?

– Поначалу вообще ужас. Она вышла на сцену еще студенткой, мы со Славой Невинным, царство ему небесное, играли папу и маму пяти или семи дочерей. И каждая выходила и как бы представлялась и что-то там рассказывала. Последней выходила самая маленькая, Дашка, студентка. И у меня начинало стучать сердце, я понимала, что сейчас выйдет она… И дальше мне рассказывают: Наталья Максимовна, жалко было на вас смотреть, профессиональнейший человек, вы повторяли за ней текст губами… А знаешь, это признак очень плохого актера! У меня выскочили все шпильки из парика…