Читать книгу - "Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан"

Разумные и систематические усилия двадцати лет принесли должные плоды, так как, хотя битвы на море и окончились большим поражением для союзников, тем не менее соединенные усилия французского и испанского флотов несомненно поколебали силу Англии и лишили ее колоний. В различных морских предприятиях и сражениях честь Франции была в общем сохранена, хотя трудно при обсуждении вопроса в целом избежать убеждения, что неопытность французских моряков сравнительно с английскими, близорукая зависть офицеров-дворян к командирам иного происхождения и – более всего – уже упомянутые выше жалкие традиции трех четвертей столетия, жалкая политика правительства, учившая офицеров прежде всего спасать свои корабли и экономить на материалах, не только помешали французским адмиралам стяжать славу, но и извлекать положительные выгоды, возможность к чему неоднократно была в их руках. Когда Монк сказал, что нация, желающая господствовать на море, должна всегда атаковать, он задал тон морской политике Англии; и если бы инструкции французского правительства всегда дышали тем же духом, то война 1778 г. могла бы окончиться быстро и лучше для Франции, чем это имело место на самом деле. Кажется неблагодарным критиковать поведение учреждения, которому наша нация обязана тем, что ее рождение прошло благополучно; но труды писателей самой Франции недостаточно пронизаны духом этого замечания. Французский офицер, который служил во флоте в течение этой войны, в труде своем, отличающемся спокойным и здравым тоном, говорит:

«Что могли подумать молодые офицеры, бывшие при Сэнди-Хуке (Sandy Hook) с д’Эстеном (D’Estaing), при Сент-Кристофере с де Грассом (de Grasse), и даже те, которые прибыли в Род-Айленд (Rhode Island) с де Тернэем (de Тегпау), когда они видели, что эти флотоводцы не были преданы суду по возвращении на родину?»^[13]

Другой французский офицер, значительно позднейшего времени, подтверждает выраженное мнение, говоря о войне, связанной с Американской революцией, в следующих выражениях:

«Было необходимо освободиться от несчастных предрассудков дней регентства и Людовика XV; но бедствия, коими полны эти дни, были еще слишком близки, чтобы наши министры успели позабыть их. Вследствие злополучной неустойчивости, флоты, которые справедливо испугали Англию, уменьшились до обыкновенных размеров. Погрязнув в ложной экономии, министерство требовало, чтобы по причине чрезвычайных издержек, необходимых для содержания флота, адмиралы соблюдали величайшую осмотрительность, как будто бы в войне полумеры не всегда ведут к бедствиям. Так распоряжения, полученные командующими наших эскадр, требовали, чтобы они возможно дольше держались в море, не вступая в сражения, которые могли сопровождаться потерею трудно заменимых кораблей; вследствие этого не одна вероятная полная победа, которая увенчала бы искусство наших адмиралов и мужество наших капитанов, превратилась в незначительный успех.

Система, в основу которой положено, что адмирал не должен пользоваться всей силой, находящейся в его распоряжении, которая посылает его против врага с определенным заданием скорее подвергнуться нападению, чем произвести его, – система, которая подрывает моральную силу для спасения материальных средств, должна дать несчастные результаты… Не подлежит сомнению, что эта плачевная система была одною из причин недостатка дисциплины и поразительных измен, которые ознаменовали периоды Людовика XVI, (первой) Республики и (первой) Империи»^[14].

Не прошло и десяти лег со времени подписания мира, заключенного в 1783 г., как во Франции совершилась революция. Но этот великий переворот, который потряс основание государства, изгнав из флота почти всех образованных офицеров монархии, державшихся старого порядка вещей, не освободил французский военный флот от фальшивой системы.

Было легче ниспровергнуть форму правления, чем вырвать глубокие корни традиции. Послушаем еще третьего французского офицера, самого высокого ранга и литературных дарований, говорящего о бездеятельности Вильнева (Villeneuve), адмирала, который командовал резервом французской эскадры в сражении при Ниле и который не снялся с якорей до тех пор, пока голова колонны не была уничтожена:

«Должен был прийти день (Трафальгар), в который Вильневу, подобно де Грассу до него и подобно Дюшайля (Duchayla), пришлось, в свою очередь, жаловаться на то, что его покинула часть его флота. Мы подозреваем, что такое совпадение имеет некоторые тайные причины. Неестественно, чтобы между столь многими почтенными людьми так часто можно было найти адмиралов и капитанов, навлекающих на себя такие упреки. Если имена некоторых из них до настоящего дня связаны с грустными воспоминаниями о наших бедствиях, то мы все-таки можем быть уверены, что ошибка не всецело должна быть приписана им. Мы должны скорее порицать сущность операций, в которых они участвовали, и ту систему оборонительной войны, предписанную французским правительством, которую Питт в английском парламенте провозгласил залогом верного разрушения. Эта система, когда мы пожелали отказаться от нее, уже проникла в наши привычки; она, так сказать, ослабила наши руки и парализовала нашу уверенность в своих силах. Слишком часто наши эскадры оставляли порты со специальным поручением и с намерением избегать неприятеля; уже самая встреча с ним считалась неудачей. Вот каким образом наши суда вступали в бой; они подчинялись необходимости принять его, а не форсировали его… Судьба колебалась бы дольше между двумя флотами и не обрушилась бы, в конце концов, на нас с такой решительностью, если бы Брюйес (Brayes), встретив Нельсона на полдороге, смог вступить с ним в сражение. Эта ограниченная и робкая война, которую вели Вильярэ (Villaret) и Мартэн (Martin), продолжалась довольно долго вследствие осторожности некоторых английских адмиралов и традиций старой тактики. С этими традициями покончило сражение при Ниле; час для решающего дела настал»^[15].

Несколько лет спустя произошел Трафальгарский бой, и опять правительство Франции приняло новую политику по отношению к флоту. Только что цитированный автор говорит об этом:

«Император, который начертал планы для своих флотов, так же как и для армий, устал от этих неожиданных неудач. Он отвернулся от того единственного поля битвы, на котором фортуна была неверна ему, и решился преследовать Англию где угодно, но не на морях; он предпринял перестройку своего флота, не предоставив ему пока никакого участия в борьбе, которая сделалась еще более жестокой, чем раньше…

Несмотря на это, деятельность наших верфей не только не ослабла, но даже удвоилась. Каждый год закладывались или вступали в строй новые линейные корабли. Венеция и Генуя, под его контролем, снова увидели зарю своего старого блеска, и от берегов Эльбы до Адриатики все порты континента ревностно способствовали созидательной деятельности императора. Многочисленные эскадры собирались на Шельде, на Брестских рейдах и в Тулоне… Но в конце концов император отказался дать этому флоту, полному энтузиазма самоуверенности, случай помериться силами с врагом. Удрученный постоянными неудачами, он использовал наши вооруженные корабли только для того, чтобы принудить наших врагов к блокаде, огромная стоимость которой должна была истощить их финансы».