Читать книгу - "Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест"

В августе я приступил к работе в горкоме партии, хотя, откровенно говоря, мне жалко было расставаться с прекрасным коллективом завода № 75.

Объем новой работы был большой. Надо было курировать всю оборонную промышленность города, специальные конструкторские бюро, проектные организации, научно-исследовательские институты, лаборатории, работающие на оборону. Основу оборонных предприятий составляли тогда следующие заводы: № 176 — производство танков, самоходных орудий и тягачей, № 75 — производство дизелей для танков и самолетов и другой военной продукции, № 121 — производство самолетов, № 308 — выпуск боеприпасов, № 7 — танкоремонтный завод, завод «Серп и Молот» — производство минометов, снарядов, изделий для самолетов, санитарные машины и к ним снаряжение. Завод «Поршень» — запасные части к моторам военной техники. Кроме этого, на десятках заводов Харькова производилась оборонная продукция разного рода и назначения. За всем производством надо было следить, контролировать сроки исполнения и качество продукции, держать связь с руководителями предприятий, парторгами ЦК ВКП(б) и секретарями парткомов заводов, представителями военпредств. Требовалось регулярно готовить информацию для ЦК КП(б)У и ЦК ВКП(б) о ходе выполнения планов и об установленных сроках изготовления оборонной продукции. Работа была интересная. Она давала большой организаторский опыт и расширяла технический кругозор. Приходилось сталкиваться с большим кругом новых людей, крупных хозяйственников, инженеров и известных конструкторов оборонной техники. Правда, попадались и не очень интересные, ограниченные, подчас даже тупые руководители, но их, к счастью, было очень мало.

В руководящем составе обкома и горкома партии произошли изменения. Первого секретаря обкома партии Осипова арестовали, а вместо него избрали Фролкова. Это был очень энергичный, но дурашливый человек. Пробыл в этой должности очень мало времени — харьковская партийная организация не приняла его. Затем первым секретарем Харьковского обкома партии был избран Епишев А. А., будущий начальник Политического управления Советской армии.

Наступил новый, 1941 год. Все мы думали, что он принесет много нового, хорошего. По крайней мере, так нам хотелось. Но он не снял напряжения и беспокойства. Я много времени нахожусь на заводах, где изготовляется военная техника — танки, бронетранспортеры, тягачи, самолеты, минометы, снаряды, боеприпасы и военное снаряжение. За всем производством военной техники был установлен еще более строгий партийный контроль. Особую заботу вызывал вопрос налаживания массового производства противотанковых и противопехотных мин и ручных гранат на заводе № 308. Директором завода был Ахназаров, по национальности армянин, неплохой организатор-хозяйственник, но в технике и технологии мало разбирался. Коллектив завода был молодой, недостаточно сколоченный, поэтому Ахназарову приходилось помогать во всех отношениях. А боеприпасы, мины, ручные и противотанковые гранаты требовали выпускать сотнями тысяч штук. Приходится следить и за разработками в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах и лабораториях. Большая загрузка неотложной работой как-то меня отвлекала от семейных дел.

А состояние здоровья Любы становилось все хуже. Начались признаки паралича нижних конечностей. Сами врачи забили тревогу — потребовали квалифицированной консультации московских специалистов. По всем анализам, рентгеновским снимкам приехавшие из Москвы специалисты приходят к заключению, что имеет место поражение позвоночника. Вот тут я только и понял, что это, очевидно, результат автомобильной аварии, произошедшей в 1939 году с Любой, когда она выезжала за город, после чего у нее долго болел позвоночник. Рекомендованный курс лечения дает временное облегчение болезненных явлений, но не дает никакого эффекта к выздоровлению.

Я часто бываю в больнице. Люба смотрит на меня умоляющими глазами и с надеждой просит: «Спаси меня, Петя». А я ничего уже сделать не могу. Моя мать — старуха, которую мы взяли к себе, хотя и старается, но ей очень трудно управляться с Борей. Просим старшую сестру Любы Веру приехать в Харьков со своим ребенком и ухаживать за Борей.

С ее приездом стало немного легче. Сильно беспокоится за детей Люба, все время просит меня больше проявлять о них заботы и внимания. Борю она могла часто видеть, а Витасика нет, ведь он в Днепродзержинске у бабушки. Очень больно было смотреть на страдания молодой женщины, матери двух малолетних детей. Когда-то Люба была веселой, жизнерадостной. Она и сейчас, находясь в тяжелейшем состоянии, старается не падать духом. Но все же, когда я прихожу к ней с Борей, она все чаще плачет, а это мне выворачивало всю душу. Я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо, что она поправится и мы вновь будем все вместе. А она смотрела на меня с какой-то глубокой, проникновенной укоризной и, кажется, глазами и всем своим естеством спрашивала меня: «Что же ты не поможешь стать мне на ноги?» И это было уже в буквальном смысле, ибо она передвигалась с большим трудом и только при помощи костылей. На все это смотреть и вынести не хватало человеческих сил. Врачи Харькова и Москвы приходят к заключению, что последнее и единственное средство возможного выздоровления — это квалифицированное нейрохирургическое вмешательство в область позвоночника. Просят моего согласия на проведение операции, советуюсь с Любой — она растерянно смотрит на меня, соглашается со мной: надо идти на операцию как на спасительную надежду. Я ужасно мучаюсь, переживаю, но где-то в глубине души теплится надежда на благополучный исход операции и ее выздоровление.

Первое мая 1941 года — большой, радостный праздник народа, демонстрация, гулянье, веселье, ликование весны. Я на вокзале встречаю приезжающего из Москвы академика, профессора, известного всей стране нейрохирурга Н. Н. Бурденко с его ассистентами. Он по просьбе Харьковского областного лечебного управления дал согласие лично посмотреть больную и, если нужно, сделать операцию. С вокзала прямо поехали в больницу. После осмотра больной Николай Николаевич принимает решение делать операцию. Меня удаляют из больницы. Спасибо, были добрые товарищи по работе в горкоме партии, которые морально поддержали меня в эту трудную минуту, да старые друзья — Сурель Станислав Венедиктович и его супруга Вера Ипполитовна, Женя Каплун.

Операция длилась больше трех часов. Наконец мне позвонил Н. Н. Бурденко. Он пригласил меня на обед к братьям Гельферд — известным харьковским врачам: «Заодно поговорим и о прошедшей операции». В разговоре со мной Н. Н. Бурденко мне откровенно сказал: «Молодой человек, надеюсь, что вы правильно меня поймете, мужественно воспримете мое сообщение. Положение у вашей супруги очень тяжелое, операция была необходима, других средств на облегчение ее страданий нет. Возможно, она и поправится. Организм у нее крепкий, здоровый, молодой. Но откровенно вам говорю, что гарантии в этом полной нет и вам надо быть ко всему готовым. К сожалению, у нее обнаружена саркома позвоночника. Мы сделали все, что только возможно, назначили определенный курс лечения. Вот все, молодой человек, что я вам мог сообщить. Мужайтесь, ждите и надейтесь на лучший исход». После этого сообщения я совсем растерялся, поник. Мне до глубины души было жалко Любу, детей, самого себя, я думал: за что на меня, на мою семью свалилась такая беда?