Читать книгу - "Дневник. 1914-1916 - Дмитрий Фурманов"

К выражениям военного времени: «врет, как очевидец» и «врет, как раненый» – следует еще прибавить «врет, как корреспондент». У меня есть пример такого враля, прямо-таки захлебывающегося во всякого рода цифрах, соображениях и выводах. На моих глазах офицеры подбирали ему узду настолько круто, что становилось даже неловко за то, что присутствуешь в качестве слушателя. О какой-нибудь части он рассказывает целую историю, скрепляет цифрами и, наконец, объявляет, что видел, присутствовал сам. Офицер случайно оказывается именно из той самой части, о которой была речь. Дальше следует скорбная, смешная и позорная картина сногсшибания. Так-то уж, право, неловко, гг. корреспонденты!

Сейчас бой идет всего в 4 верстах, а здесь все та же безмятежная картина: солдаты сидят у костров, бродят вокруг лошадей, сваливают и наваливают мешки с мукой, строгают, пилят бревна, крутятся около вагонов. Снаряды ухают и рвутся совсем недалеко. Бухает и отдает в окна. Стены содрогаются. Лошади прядут ушами и при каждом вздохе тяжелого снаряда пятятся боком. Крестьянки в цветных костюмах бегают со своими неизменными котелками…

По всей линии Полицы – Сарны нарыты окопы и блиндажи. Окоп – обыкновенная канава, над которой во всю длину тянется бугор из выброшенной земли. В этом бугре наделаны отверстия (амбразуры) для стрельбы, но не всегда. Например, здесь я видел немало окопов без амбразур, стреляют прямо по верху бугра. Эту канаву делят поперечными перегородками, предохраняющими от стрельбы сбоку. Блиндажи – те же окопы, только вместо бугра обыкновенно имеется деревянный или дерновый заслон, и сверху прикрываются они деревянной или дерновой крышей. Солдаты сидят там долгие дни, недели, месяцы, и вся война сводится лишь к выслеживанию отдельных высунувшихся или перебегающих противников. Это в случае равных и по существу незначительных сил. При обозначившемся перевесе обыкновенно затевается какая-либо операция: обход, атака. Атаку, правда, устраивают по вдохновению и малые части против больших – от скуки, от переутомления. «Все равно помирать-то – тут ли сгнить в окопе аль на пулю нарваться».

И такие атаки, вызванные не то отчаянием, не то безысходностью, кончаются странно, но в то же время и естественно: малка часть дерется беззаветно и колотит большую. Таким или приблизительно таким состоянием безвыходности объясняется и сарыкамышская история, когда одна рота привела в плен штаб одной из турецких дивизий. Так недавно и здесь полковой фельдшер одного из полков несчастной 77-й дивизии совместно с подпрапорщиком того же полка захватил в плен до 30 человек австрийцев, разместившихся спокойно в халупах занятой ими деревни. Положение было такое, что или погибай уходя, или попытайся спастись нахальством, безумной смелостью и решительностью. Они выбрали последнее: ворвались с каким-то диким криком в халупу и обезоружили неприятеля. Потом в другую, третью. Успех был полный. Подпрапорщику дали Георгия, а фельдшеру – шиш.

Игнатий Козлов

Калужской губернии крестьянин,

Игнатий Семеныч Козлов,

Под самое сердце был ранен

Шрапнельным осколком врагов.

Без чувств, обливаяся кровью,

Он долго на поле лежал…

И злой ураган к изголовью

Глубокие ямы копал.

Очнулся он темною ночью:

Звездное небо во мгле,

Как мать над поруганной дочью,

Склонилося нежно к земле.

И тихо, беззвучно рыдая,

Рукою он рану зажал,

И, слабые силы сбирая,

Напрасно на помощь он звал.

Свидетели жаркого боя —

Темнели деревья вдали

И в страшной долине покоя,

Казалося, смерть стерегла.

Минута идет за минутой,

Как гордый палач, не спеша.

Как больно в груди изогнутой,

Как тяжко томится душа.

Наутро его подобрали

И к нам умирать принесли.

Товарищи молча стояли

И молча обратно ушли.

Недолго Игнатий несчастный

Родную семью вспоминал, —

Уж взор его, кроткий и ясный,

Как звезды к утру, потухал.

Все реже и реже дыханье,

И взор все мутней и мутней…

Последний толчок, содроганье

И хруст, еле слышный, костей.