Читать книгу - "Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица"

Омерица затянул песню: «Расцвели ли розы у меня в саду?»

* * *

После небольшой проделки моего отца и его выдумки с ваксой и Тито я воспользовался ситуацией и пригласил Сибу в свою комнату. Он только этого и ждал.

— Как же они постарели! — сказал он мне. — У них уже начался маразм, мой Эмир. Господи, избавь нас от такой участи!

Я задал ему вопрос, который давно меня мучил. К тому времени я посмотрел большое количество фильмов, и многое мне было непонятно. Фильмы Сибы о дружбе во время войны мне очень нравились. Особенно я полюбил «Мост», где солдат нес на своей спине товарища, серьезно раненного в ногу. Товарищ умолял своего друга бросить его и спасаться самому. Но тот отказывался оставить друга в беде и лишь отвечал: «Никогда, братишка». Что значило «братья навсегда», и герой произносил это очень трогательно.

Я расспрашивал Сибу не столько ради того, чтобы услышать ответ, сколько для того, чтобы показать, что, несмотря на свои единицы, я не был круглым идиотом.

— Дядя Сиба, я восхищаюсь вашими фильмами о партизанах! Но почему в нашей стране никто не снимает нормальных фильмов о любви?

— Ну, все ждут, пока ты окончишь киноакадемию.

— Не смейтесь надо мной, я серьезно.

— С чего ты решил, что я над тобой смеюсь?

— Как я могу стать кинорежиссером?!

— В этом нет ничего сложного. Сначала ты учишься всему понемногу, ни на чем не специализируясь. Ты знаешь одновременно всё и ничего конкретного. В совершенстве.

— Всё и ничего?

— Совершенно верно. Ты просто учишься профессии.

«Это очень на меня похоже, — подумал я, — я вечно всюду сую свой нос, мне интересно все».

— Профессии надо учиться в институте?

— И на практике. Мы всему учимся на месте, в качестве помощников.

Я настаивал со свойственным мне упорством:

— Как мне научиться снимать фильмы о любви?

— Скажи-ка, мой мальчик, ты когда-нибудь был влюблен?

— Только полтора раза.

Я уже понял, что жизнь в полуторакомнатной квартире оказала влияние на мою личную жизнь.

— Как можно влюбиться полтора раза?

— Можно. Первый раз я был влюблен в Снежану Видович и тайком целовал ее несколько раз. А второй раз была Невенка, я трогал ее грудь.

— Что ты делал?

— Просто трогал ее грудь. Ничего больше.

— Ничего больше?! Понятно. А теперь самое время сделать и то, и другое: влюбиться и трогать грудь, которую ты должен мять, подобно женщинам, замешивающим место для слоеных пирогов, и пойти до конца, сделать это.

— Что — это?

— Ну, когда все соединяется и становится одним, и первое, и второе, а половинка превращается в целое.

Я смутился и покраснел как рак, когда понял, что именно нужно делать.

— Фильм о любви должен быть современной историей. Или скорее классической историей, костюмы и сценография которой современны, а тема отражает вечную человеческую проблему. Двое любят друг друга, а третий мешает восторжествовать их любви. Влюбленные борются с ним, на их пути встает непреодолимое препятствие, но в итоге любовь побеждает. Как, например, у Ромео и Джульетты, Омера и Меримы. Все эти правила можно найти в книгах. Любая история должна иметь начало, середину и конец. Этому учат в институте.

Я был безгранично благодарен Сибе, поскольку он помог мне понять, что мое истинное призвание — стать режиссером. Я еще не до конца осознавал смысл этой профессии, но это было неважно. В ту пору меня уже беспокоило мое будущее. Порой я опасался потерпеть неудачу в своей попытке стать Кем-то.

Некоторое время спустя, когда мой отец и Сиба завершали вечер за бутылкой вина, последний заявил моему отцу:

— У твоего парня очень выразительные глаза, я дам ему маленькую роль в моем фильме «Вальтер», но пока ничего ему не говори. Подожди конца семестра.

Но уже на следующее утро, когда отец будил меня в школу, он не смог удержать язык за зубами:

— Если будешь хорошо учиться, Сиба возьмет тебя на роль в свой будущий фильм.

Меня не очень привлекала стезя актера, но я был счастлив, что Сиба так хорошо ко мне относится. На самом деле мне гораздо больше нравилось слово «режиссер», даже если я не имел ни малейшего представления о его истинном значении.

* * *

Однажды после школы я отправился вместе с матерью в Храсни навестить бабушку. По пути мы разглядывали витрины магазинов, и я заметил в одном из них фотоаппарат. Это была русская модель «Зоркий», он стоял в сторонке, рядом с пятью другими моделями восточногерманской фирмы «Практика». Меня осенило: это могло бы стать моим первым шагом к режиссерской работе. В конце концов, фильм — всего лишь серия правильно соединенных фотографий.

— Сколько стоит вон тот, в углу? — спросила моя мать у продавца.

— По поводу этого фотоаппарата вам следует поговорить с Ухерком напрямую, — ответил мужчина. — Это его вещица. Он живет на улице Калемова.

Мы взяли номер телефона Ухерка и решили ему позвонить. Когда последний назвал цену, моя мать воскликнула:

— Ничего себе! Это стоит сумасшедших денег, сынок! Знаешь сколько всего можно купить на эту сумму?

— Если вы настроены серьезно, — предложил упомянутый Ухерк, — мы можем договориться о рассрочке.

Я смотрел на Сенку умоляющим взглядом, не зная, о чем они говорят.

— В данный момент мы на мели, у нас нет ни гроша, — сказала мне она. — Подожди начала месяца, прояви терпение. Тебе известно, что твой отец достанет для тебя луну с неба, если ты будешь хорошо учиться.

— А деньги от дедушкиного дома?

С недовольным видом она отрезала:

— Эти деньги отложены на «черный день». К счастью, он пока не настал. И не веди себя так дерзко.

* * *

Ухерк оказался помощником режиссера, работавшим с операторами Сибы. Помимо подержанного «Зоркого» он выставил на продажу две большие круглые фотографические лампы. Разумеется, нашу встречу с ним организовал Сиба Крвавац.

Я провел весь день, придумывая свою историю, поскольку слышал, как Сиба говорил, что без хорошей истории не может быть фильма. Теперь мне следовало изложить Ухерку все, что я создал в своей голове во время уроков. Самым главным было увлечь его моей идеей, чтобы он согласился стать оператором моего первого фильма.

Я выдал ему всю свою историю на едином дыхании. Он смотрел на меня, не перебивая, наверняка думая, что перед ним какой-то сумасброд, до того самого момента, когда я принялся описывать, как главный герой садится на трамвай, который выезжает из центра города и едет к углу кондитерской «Оломан» — по направлению к театру на Дюро Дьяковича. Ухерк некоторое время озадаченно молчал, затем спросил меня: