Читать книгу - "Голубь над Понтом - Антонин Ладинский"

Трудно было в таких условиях сохранить твердость духа и быть неуступчивым, тем более что в Херсонесе велись только предварительные переговоры. Участь Анны должна была решиться в священном дворце. Но я понял, что благочестивый, вручая мне судьбу последних ромейских кораблей, еще большие полномочия дал магистру Леонтию Хриозокефалу. В конце концов все уже было решено. Теперь только шла торговля за красоту Порфирогениты. Странно звучало для меня ее имя, произносимое в этой зале во время переговоров, в присутствии варваров, предлагающих за нее рыбные промыслы и солеварни.

Шел третий день переговоров. Магистр неутомимо шуршал пергаментными свитками хартий. Вдруг Владимир подошел к столу и ударил по нему кулаком:

– Анна!.. Или мы идем на Дунай!

Леонтий понял и тяжело вздохнул. Его глаза забегали, ища поддержки в окружающих или предлога зацепиться за что-нибудь, чтобы с новой энергией продолжать препирательства. Но вокруг стояли равнодушные ко всему варвары. Руссы, собравшиеся под окнами дома, шумели. Оттуда доносились их громкие крики.

– Что они выкрикивают? – шепотом спросил меня магистр.

Я перевел:

– Слава нашему прекрасному солнцу! Смерть грекам!

Леонтий вздохнул опять и с лисьей улыбочкой сказал:

– Нам нечего прибавить к тому, что мы изложили…

После окончания переговоров был устроен пир. В той же самой зале, где мы утром препирались о судьбе Анны, были поставлены столы, заваленные яствами, за столами сидели в чистых белых рубахах воины Владимира. Оружие они сложили у стен. Отроки принесли сосуды с вином.

Этот пир не был похож на благочестивые трапезы христиан с пением псалмов и стихирей. Варвары разрывали пищу руками, кости хрустели на зубах, рты чавкали. Отроки едва успевали наполнять вином рога и чаши. Мы сидели среди пирующих, как приговоренные к смерти, едва касаясь чаш с вином. Куски пищи не лезли нам в горло. Схедеберн, русский военачальник, один из немногих варваров, знавший наш язык, подливал мне вина.

– Пей, – говорил он, – ведь мы теперь братья.

Владимир и его дядя, гигант с рыжей бородой, с малоподходящим для него именем Добрыня, что по-славянски означает «добрый человек», сидели за общим столом, пили из турьего рога с простыми воинами. Глаза князя блистали от удовольствия. Видно было по всему, что он большой любитель вина, женщин, всякого веселья.

Насытившись, варвары пожелали услышать пение. В залу привели слепцов с музыкальными инструментами. Нахмурив седые брови, слепцы рванули когтистыми старческими пальцами струны варварских арф. Руссы называют их гуслями. Звук этих струн необыкновенно приятен, отдаленно напоминает звуки Эола. Некоторое время старцы перебирали струны, потом запели:

– Не тысячи орлов настигали белых лебедей…

Они воспевали подвиги Святослава и Олега, вошедших уже в героическую легенду, пели о прекрасных водах Дуная, о кораблях, поставленных на колеса под башнями столицы ромеев и двигавшихся, как по морю… Некоторые воины плакали, слушая музыку. У моего соседа катилась слеза на седой ус.

Опьяненный вином и пением Владимир поднялся и потребовал, чтобы на пир привели женщин.

– Скучно жить без красоты! – смеялся он и сверкал глазами.

Воины шумными криками одобрили эту мысль. У руссов нет гинекеев. У них женщины не опускают глаз при встрече с мужчинами. Они принимают участие во всех мужских делах, открыто выражают свое мнение на общественных собраниях, а при случае даже сражаются рядом с мужьями на городских стенах. Но русские жены были далеко. Распаленные долгим воздержанием и вином воины требовали женской красоты.

К нашему ужасу, первой привели дочь покойного стратега Феофила Эротика, семнадцатилетнюю девушку, еще не успевшую осушить слез в сиротстве. Ее посадили за стол рядом с князем. Владимир велел отроку принести ей вина. Бедная девушка взяла тяжелый серебряный кубок дрожащими руками. Сколько испытаний выпало на ее долю в водовороте военных событий.

– Пей, греческая красавица! – кричали воины.

Появились другие женщины. Среди них были блудницы из портовых кабаков, случайно схваченные на улице служанки, вытащенные из домов и, может быть, из объятий мужей и отцов добродетельные матроны и юные девственницы. Даже их не пощадили варвары.

Женщины кричали пронзительными голосами. Некоторые рыдали, валялись в ногах у пирующих и умоляли отпустить их. Но женские крики еще больше возбуждали варваров. Женщин насильно поили вином. Сосуды с грохотом падали на мраморный пол, запачканный вином и блевотиной. Пьяные воины насильно целовали женщин в губы, вступали друг с другом в спор из-за желанной добычи, готовы были схватиться за мечи. Скоро все были пьяны – воины, женщины, рабы, слепцы. Уже дочь стратега смеялась пьяным смехом. Едва державшийся на ногах рыжий гигант плясал перед нею с чашей в руке, и было удивительно, с какой легкостью вращалось это огромное тело. Схедеберн кричал девушке, стараясь перекричать шум пира:

– Хочешь, я подарю тебе золотое ожерелье?

Владимир пил вино, как воду, с веселой улыбкой смотрел на пирующих.

Видя, что теперь уже никому нет до нас дела и никто не заметит нашего исчезновения, мы встали из-за стола и вышли. Какая-то потаскушка, валявшаяся на полу, схватила меня за полу плаща.

– Оставь его, – сказал ей русский воин, – ему пора спать.

Дорогой, когда мы пробирались по ночным улицам в порт, где нас ждал дромон «Двенадцать Апостолов», Ксифий рассмеялся и похлопал магистра по плечу.

– А подумать только, с кем наш достопочтенный магистр не сравнивал варвара! Как ты изволил сказать, достопочтенный? Новый Моисей? Второй Юстиниан?

Леонтий угрюмо молчал.

– Взять бы схолариев, – продолжал Ксифий, – и перебить этих пьянчужек.

Настала очередь торжествовать магистру. Обернувшись к спутнику, он не без ехидства заметил:

– Верю, что господь наделил тебя воинским мужеством. Но сомневаюсь, что тебе отпущено много ума. Ты хочешь перебить скифов? А кто же будет помогать благочестивому в его тяжбе с Вардой Склиром? Обдумай это, может быть, поймешь. Я не тороплю…

Делая вид, что он ничего не слышал, патриций передразнивал старика, подражая его елейному голосу:

– Кому уподоблю тебя? Второму Моисею уподоблю! С кем сравню твое великолепие? С великолепием Юстиниана! Ха, ха, ха…

Он тоже успел выпить на пире лишнее.

– С кем ты еще его сравнивал, отец? Кажется, с Ахиллесом! Еще уподоблю тебя герою, разрушившему Илион. Так и сказал! Золотые у тебя уста, достопочтенный…

– Осел! – не выдержал Леонтий.

Ксифий заливался смехом.

– Кому мы отдаем сестру базилевсов и дщерь базилевса! – сказал я.

– По-твоему, лучше погибнуть ромейскому государству?

– Хорошо государство, которое…