Читать книгу - "Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков"

в сторону ярмарки. Но уже на сулгарском Погосте вполне могло бы повеять на мужика от христианского храма, от тусклых лампадок в его окошках негласным язвительным укором.

Морда коня ещё окуржеветь не успела, а уж вожжи натягивай.

Перед повозкой в предрассветной морозной мгле не образ ли отца Петра с крестом наперевес?

«Стой! Посмотри на полевую лилию – не прядёт, не ткёт, но сама княгиня не одевается краше её! Будь как лилия – только тогда вечно тебе в Раю блаженствовать. А с этаким возом добра – дорога тебе только в ад…»

В онемении стягивает мужик шапку с головы и накладывает кресты на лоб.

Укоры усиливаются. «А на птицу небесную взгляни – не сеет, не жнёт.

Отец Небесный питает её!..»

Мужику хоть падай на колени и проси прощения за неразумность.

Напор не ослабевает.

«Не заботься, что есть, что пить, во что одеться. Ищи прежде Царства Божия, и это всё приложится тебе…»

«Уж не поворотить ли, в самом деле, домой», – думает мужик.

Но тут, на его счастье, знаком Небес камнем падает к его ногам замерзшая на лету райская птица с увядшей лилией в клюве.

Облачко пороши поднимается вокруг падали.

«Вот оно как у нас выходит с птицей-то да с лилией», – думает мужик, напяливая шапку.

Вдруг как-то невольно сходится у него в голове новозаветное в кольцо с ветхозаветным.

Он вожжой по крутому боку коня хлоп:

– Н-но, Серко!

Едет своей дорогой.

12

…В отсутствии врага городская стража своих мытарила.

Вместо зыбкого образа отца Петра, с его расслабляющими проповедями, у ворот Важского городка встал перед Галасием во плоти истинной преградой ходячий тулуп – краснорожий привратник с копьём под мышкой.

Мыто ему подавай, «проезжее».

Геласий к трём «деньгам» добавил стражнику две за присмотр товара.

Поводья намотал на деревянную спицу в бревенчатой стене. Остатки сена вывалил под морду снурово якутёнка. Укрыл трудягу дерюгой.

А ухо Геласия под шапкой давно уже было навострено в сторону базарной площади.

– Шумят христиане. Небось, все в барыше?

– Нажитки жидки, – ответил стражник. – Прибытки не прытки.

– Ну, так ведь лежачий товар всё равно не прокормит.

– Оно так. Только на торгу деньга проказлива.

Пообдёрнулся мужик после дальней дороги, пообчистился. Всё на нём ладно: и шапка бобровая, и кушак тканый с кисточками.

Боевито повёл плечами. Помял лицо от бровей до бороды, как бы вылепил на нём новое, подходящее для дел выражение.

И направил лапти в сторону торжища.[77]

13

Святки. Начинай грешить сначала.

Даже позорный столб на базарной площади Важского городка нынче был облит льдом, и на самом верху висят бублики хомутом в награду ловкачу.

Слышится говор, смех, перекличка носячих.

– Сбитень горячий – пьёт приказной и подъячий.

– Патока с имбирём. Варил дядя Семён. Арина хвалила. Дядя Елизар пальчики облизал…

Ехал Геласий по лесам один как перст, в страхах и сомнениях. А здесь на торжище среди народа враз правдой и смелостью проникся. У самого присловье с языка срывается:

– Кто в лён одет, доживёт до ста лет!..

14

Не одна сотня таких как он одиночек с Шеньги и Паденьги, с Тарни и Леди, а то и из самих Холмогор составляли рождественские торги в Важском городке 1526 года.

Отдельно сидели кожевники, вощары, салотопы, железняки.

У самого воеводского двора на виду – а «насиженное место – полпочина» – расположились меховые лавки со своим зазывом и толкованием.

– Бобра на спину – лисицу на подклад!

– Медведь быка дерёт. И тот ревёт, и другой ревёт. Кто кого дерёт – сам чёрт не поймёт! Из одной шкуры – и шуба тебе, и воротник!

– А вот белки – не для тепла, так для красной отделки!

Тошнотворной сладостью несло от дегтярного стана: горками были сложены здесь двухведёрные бочонки со смолой.

Слюдяной привоз играл на солнце радужными разводами.

Железные прутья были воткнуты в снег; казалось, сама земля ощетинилась. А полосы для ошиновки колёс только тронь – закачаются и зазвенят.

Мороженая рыба в кучах, свежая – и с душком.

Слепки воска на дерюге словно пушечные ядра.

Соль, птица, сало… Товар из дальних краёв, дивный, дорогой…

А на окраине – изделия свойские. Расторопные мужики из ближних деревень приволокли на лошадках, а то и на чунках, да могли и на загорбках, лапти, горшки, муку, шерсть, лён.

Оглобли у саней задраны вверх, чтобы не мешали движению народа. На концах оглобель – образцы товара (реклама!), далеко видать.

15

Место для себя Геласий высмотрел подле кожевников. Оставалось заплатить «явленое», получить ярлык и перетащить товар на торжище. У мытного двора он расспросил хмельных мужиков, где найти Мишку – «не беру лишку».

– Известно где. В корчме, – пояснили мужики и принялись дальше толковать про убытки. Дескать, чем так торговать, так лучше воровать!..

Пришлось ломать порядок – с питейного дома Геласий никогда дело не начинал.

В большой избе стоял полумрак и холодный, кислый пар.

Мишка – «не беру лишка» сидел среди купцов – кудлатый мужик в драном кафтане и с повязанным на шее ярким шёлковым платком. Этот род шарфа и сапоги выдавали в нём человека своеобычного. И не земледелец, и не купец. Нравом скоморох. Однако без дудки и бубенца.

Шут базарный.

Отбился он от свиты какого-то боярина, скорее всего, изгнан был за лукавство или корысть.

С тёмными денежками ещё совсем молодым объявился Мишка в Важском городке. Домик купил. Женился. Здесь супругу схоронил. Постарел. Когда-то учил грамоте воеводских детей.

А теперь кулачил[78] на базаре.

– Хоть в нитку избожись, – не поверю! – перечил Мишке дородный купец и стучал по столу тяжёлой ладонью.

– При колокольном звоне под присягу пойду! – крестился Мишка.

– В напраске побожиться – чёрта лизнуть!

– Лопни моя утроба. Чтобы мне не пить винца до смертного конца!

Геласий приближался к нему со спины, по полшага, с покашливанием.

16

Знакомство с Мишкой свёл Геласий год назад.

Выручил за крашенину и решил купить атласу за три полтины для приманки баб на льнища.

Подвернулся этот Мишка, соблазнил скидкой на двадцать гривен, подвёл к нужному человеку. По цене выходило атласу четыре аршина. А когда Геласий дома раскатал, перемерил – едва три натянул.

Вот как ловко прибаутками своими, махами рук, поцелуями да объятиями умел Мишка ослепить и лишить рассудка.

Теперь, думал Геласий, за мзду этот бывалый человек подсобит и ему выгодно отторговаться.

– Поклон вам, Михаил Евграфыч!

– А! Князь