Читать книгу - "Завтра ты войдешь в класс. Записки сельского учителя - Леонид Андреевич Гартунг"

нас иные учителя не решаются доверить даже старшеклассникам самостоятельно выпустить стенгазету, выбрать президиум, подвести итоги соревнования, подготовить школьный вечер. Им кажется, что получится что-то не так, они отстраняют детей от дела, и, засучив рукава, сами принимаются за работу: клеят, рисуют, придумывают и даже, кряхтя, карабкаются на стремянку, чтобы прибить на стене лозунг. А ведь дети по своей природе не любят исполнять чужие замыслы. У них самих предостаточно фантазии и выдумки.

Я учился в тридцатые годы. Школа была тогда несравненно беднее, чем теперь. Не хватало учителей. Не было хороших учебников, приборов, киноаппарата, магнитофонов, радио. Но мы все равно любили свою школу. И были в ней полноправными хозяевами. Привезут ли в школу дрова — мы без приглашения таскали их и укладывали в дровяник, украшать школу к празднику — опять мы тут как тут. Сами организовывали кружки, приглашали писателей и артистов. И не представляли, что может быть иначе. Безусловно, контроль учителей был, но осуществлялся он так незаметно и тактично, что даже не запомнился. А возьмите замечательный педагогический эксперимент Антона Семеновича Макаренко! Не на показ, не в качестве занимательной игры, а всерьез заправляли делами коммуны ее воспитанники, бывшие беспризорники.

Ценные качества гражданина-общественника рождаются прежде всего в практической, активной работе на общее благо, и мы призваны учить детей не только алгебре, русскому языку или истории, но, прежде всего, гражданскому поведению. А для этого нужно уважать детей и не бояться доверять им серьезные дела.

ПРИЧИНА РАННЕГО СКЕПСИСА

Погожий сентябрьский день… Еще совсем тепло, и небо над селом чистое и высокое, поверить невозможно, что на нем бывают тучи. И кажется, что этому небу должна сопутствовать тишина. Но ее-то как раз и нет. Сельскую улицу сотрясают лязг, грохот, позвякивание. Мальчишки и девчонки на тележках, на носилках и просто в руках везут, несут, волокут, тащат железный лом. Вот проплыл отслуживший век самовар, вот катят круглую железную печку, вот какой-то веселый малыш, прицепив за проволоку несколько дырявых ведер, бежит во весь дух, травмируя слух прохожих. И все это движется к школе.

Особенно забавно наблюдать первоклассников. Они успели уже выпачкаться, и на лицах их поблескивают росинки честного трудового пота. Сколько раз они равнодушно проходили мимо ржавого ведра, а тут оказалось, что и оно кому-то нужно.

Если собрать много-много таких ведер, из них можно сделать настоящий трактор. Так говорила учительница, и дети верят, что из их ведер сделают именно трактор.

Металлолом дети аккуратно складывают на школьном дворе отдельными кучами — по классам. Выделены дежурные. Они записывают, кто сколько собрал, и бдительно следят, чтобы соседи не перетащили себе какую-нибудь особенно весомую железяку.

В детях всегда восхищает великая готовность к хорошему, доброму, к труду на общую пользу. Посмотришь на них и, право же, самому хочется побежать домой, найти некую железную штуковину и отнести в школу.

Но, присмотревшись внимательно, я замечаю, что малыши стараются изо всех сил, у пятиклассников уже нет того энтузиазма, а старшие работают совсем с прохладцей.

Рядом со мной мальчишка из седьмого класса. Руки у него в карманах. Со скептической улыбкой он следит за суетой малышей.

— Ты почему не работаешь?

— А что делать-то?

— Ты принес уже лом?

Он усмехается.

— А кому он нужен? Вон прошлогодний еще валяется!

Так вот откуда у него этот недетский скепсис! Просто он уже накопил некоторый печальный опыт. И его можно понять. Если сегодня я, обливаясь потом, выковыриваю из земли тяжелую железяку, волоку ее в школу, а завтра вижу, что она никому не нужна и ее снова втаптывают в землю, я оскорблен. Во мне унижено человеческое достоинство. И хотя мы не раз звонили во «Вторчермет», чтобы старый металлолом увезли, все же это именно наша, «взрослая», вина, что у детей накапливается подобный печальный опыт.

* * *

…Дул хороший весенний ветер. Набухали почки. Из потеплевшей земли поднимались к солнцу иголочки новой травы. Мы с ребятами сажали деревья. Кто тащил из леса березки и тополя, кто копал ямки, кто носил ведрами воду. Веселое дело — сажать деревья!

«Как приятно будет, когда возле клуба зазеленеет скверик! Это будет ваш подарок взрослым. Им ведь сейчас некогда — у них посевная», — так говорила учительница.

И там, где был пустырь, поднялись ровные ряды деревьев. Они, словно не понимая, что произошло, пугливо дрожали под ветром, будто страшно и непривычно было им на новом месте. Но пройдет время, и — ребята были уверены — корни деревьев пойдут в рост, распустятся листья и счастливо зашумят под солнцем. В тени красивого сквера люди будут отдыхать после трудового дня, играть в шахматы, читать газеты, прогуливаться с детьми.

…Ребята расходились довольными, с приятной усталостью в теле, и оглядывались на посаженные деревья: каждый оставил здесь хоть маленькую, но частицу своей души.

Потом было лето и каждый занимался своим делом: кто работал на сенокосе, кто уехал к родным, кто целыми днями сидел на берегу реки с удочкой. А осенью ребята снова собрались в школу, и, я думаю, каждый заглянул в сторону клуба. Но что это? Осенний ветер уныло шевелил сухие листья. Не те — красивые, пожелтевшие в осенних нарядных красках, а просто — сухие, мертвые. Что же случилось?

Было жаркое лето. В июне и июле — ни одного настоящего дождя. Молодые березки и тополя почти все погибли от жажды… Кто же виноват? Прежде всего мы, взрослые. Надо было поливать деревья. Учителя уехали в отпуск, но каждый вечер в клуб приходили десятки юношей и девушек. И никто не догадался полить… Надо было… Но факт остается фактом. Сквер на этот раз не получился.

Как я теперь понимаю, директор школы, где я учился, была женщиной практичной. Она удачно находила шефов. В трудные годы первой пятилетки шефом нашей школы была кондитерская фабрика. Позже, когда конфеты и мармелад потеряли свою дефицитную прелесть, нашим шефом стал Театр юного зрителя.

Тюзовцы — народ молодой, веселый, приветливый — приглашали нас участвовать в массовках. Мы обычно появлялись в последнем действии, все как один в красных галстуках, белых рубашках и синих трусах. Шагали под звуки горна и барабана, и публика (такие же, как мы, пионеры) неизменно встречала нас бурными аплодисментами. Суфлерская будка, свет рампы, кулисы и вся эта особенная, не похожая ни на что жизнь сцены кружили нам головы; некоторые из нас всерьез подумывали, не стать ли артистами.

Шефы охотно