Читать книгу - "Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие - Джорджо Вазари"

Андреа дель Верроккио, настоящее имя Андреа ди Микеле Чони (1435 – 1488)

Андреа дель Верроккио, флорентинец, был в свое время ювелиром, перспективистом, скульптором, гравером, живописцем и музыкантом. Но, по правде говоря, в искусстве скульптуры и живописи он обладал манерой несколько сухой и жестковатой, как это бывает у тех, кто овладевает искусством с бесконечными стараниями, а не с той легкостью, которую им дарует природа. И если бы легкость эта не отсутствовала у него столько же, сколько преобладали настойчивость и старательность, он достиг бы безусловного превосходства в этих искусствах, в которых высшее совершенство требует сочетания старания и природы, там же, где одно из двух отсутствует, трудно достигнуть вершины; главное же, впрочем, зависит от старания, а так как Андреа, как никто другой, обладал им в величайшей степени, то он и встал в один ряд с редкостными и превосходными художниками нашего искусства.

В юности он занимался науками, главным образом геометрией. В ювелирном же деле им помимо многих других вещей было изготовлено несколько пуговиц для священнических облачений, находящихся в соборе Санта Марна дель Фьоре во Флоренции, а также всякая утварь, и в частности чаша, покрытая животными, листвой и другими фантазиями, форма которой очень распространена и известна всем ювелирам, и еще одна с очень красивым хороводом танцующих детей. После того как он показал себя этими работами, цех купцов заказал ему две истории из серебра на торцах алтаря в церкви Сан Джованни, выполнив которые он заслужил одобрение и приобрел величайшую известность.

В это самое время в Риме не хватало больших фигур апостолов, обычно стоявших на алтаре папской капеллы вместе со всякой другой серебряной утварью, также попортившейся, и потому послали за Андреа, и папа Сикст с великой благосклонностью заказал ему все необходимое, что он полностью и выполнил в совершенстве, с большой тщательностью и со вкусом.

Между тем Андреа увидел, как высоко ценились многочисленные древние статуи и другие предметы, находимые в Риме, и что папой был поставлен в Сан Джованни Латерано бронзовый конь, и что обращали внимание не только на цельные вещи, но и на фрагменты, попадавшиеся ежедневно, поэтому он и решил заняться скульптурой. И вот, забросив совершенно ювелирное дело, он стал отливать из бронзы всякие фигурки, получившие большое одобрение. Тогда, набравшись духу, он начал ваять из мрамора. В эти самые дни умерла в родах жена Франческо Торнабуони, и супруг, который очень любил ее, желая оказать ей наивозможно большие почести после ее смерти, заказал гробницу Андреа, который над мраморным саркофагом высек на камне роженицу, ее роды и переход ее в жизнь иную, рядом же тремя фигурами он изобразил три Добродетели, которые были признаны отменно прекрасными для первой его работы из мрамора; гробница эта была поставлена в церкви Минервы.

Когда он после этого возвратился во Флоренцию с деньгами, честью и славой, ему был заказан бронзовый Давид в два с половиной локтя; когда он был закончен, его поставили, к великой его славе, во дворец Синьории на верхнюю площадку лестницы, там, где была цепь. В то время, когда он работал над названной статуей, он делал и ту мраморную Богоматерь, что над гробницей мессера Леонардо Бруни, аретинца, в Санта Кроче, а выполнил он ее, будучи еще юношей, для Бернардо Росселино, архитектора и скульптора, создавшего из мрамора, как уже говорилось, все это произведение. На квадратной мраморной плите Андреа изваял полурельефное поясное изображение Богоматери с младенцем на руках, которое как великолепнейшее произведение находилось раньше в доме Медичи, а ныне находится в комнате герцогини флорентийской над дверями. Он выполнил, кроме того, также полурельефом, но из металла две вымышленных им головы в профиль, одну Александра Великого и другую Дария, причем каждую порознь, отличив одну от другой формами шлемов, доспехов и всего остального. Обе они были посланы великолепным Лоренцо-старшим деи Медичи королю Матвею Корвину в Венгрию со многими другими вещами, как будет рассказано в своем месте. Завоевав себе за все эти вещи имя превосходного мастера и главным образом за многочисленные изделия из металла, которые он делал очень охотно, Андреа выполнил в Сан Лоренцо из бронзы стоящую свободно гробницу Джованни и Пьеро ди Козимо деи Медичи, в которой саркофаг из порфира поддерживается по четырем углам бронзовыми ножками в виде завитков из листвы, отлично выполненных и отделанных с величайшей тщательностью; гробница эта поставлена между капеллой св. Даров и ризницей. Лучше этой работы по чеканке и по литью сделать невозможно, главным образом потому, что он в то же время обнаружил талант свой и в области архитектуры, поместив названную гробницу в проем шириной в пять локтей и высотой приблизительно в десять и поставив ее на цоколь, отделяющий названную капеллу св. Даров от Старой ризницы. Остальную же часть проема от саркофага до свода он заполнил решеткой с ромбовидным плетением из бронзовых канатов, весьма похожих на настоящие, с украшениями в некоторых местах в виде гирлянд и других прекрасных фантазий, заслуживающих внимания и выполненных с большой опытностью, вкусом и изобретательностью.

После этого, когда Донателло выполнил для Совета шести купеческого цеха мраморный табернакль, тот, что ныне насупротив св. Михаила в оратории Орсанмикеле, он должен был отлить из бронзы и св. Фому, влагающего персты в рану Христа. Однако он этого тогда так и не сделал, ибо некоторые из тех, в ведении коих это находилось, хотели, чтобы это сделал Донателло, а другие – Лоренцо Гиберти. А так как дело это тянулось до конца жизни Донато и Лоренцо, обе названные статуи были в конце концов заказаны Андреа, который выполнил и модели, и формы и произвел литье, и получились они настолько прочными, цельными и удачными, что литье было признано образцовым. После чего он приступил к чистке и отделке и довел их до того совершенства, какое мы видим и ныне и выше которого и быть не может. И в самом деле, в св. Фоме он показал неверие и непомерное желание уяснить себе, как это обстоит на самом деле, и в то же время любовь, которая заставляет его в прекраснейшем движении руки прикоснуться к боку Христа, а в самом Христе, который великодушнейшим жестом поднял руку и распахнул одежду, желание рассеять сомнение неверующего ученика, – словом, все то обаяние и всю, так сказать, божественность, какие только могут быть вложены искусством в изображение человеческой фигуры. А то, что Андреа обе эти фигуры одел в прекраснейшие и хорошо сидящие одежды, доказывает, что он понимал в искусстве этом не меньше, чем Донато, Лоренцо и другие работавшие до него; и потому работа эта вполне заслужила того, чтобы ее поместили в табернакль, сделанный Донато, и чтобы всегда и впредь ее ценили и относились к ней с величайшим уважением. И вот, так как слава Андреа в этом искусстве уже достигла своего предела и так как он был человеком, которому недостаточно было превосходства в одном каком-нибудь деле, он пожелал достигнуть его и в другом, и, приложив к этому все свои старания, он сосредоточил свое внимание на живописи. Так выполнил он прекрасно нарисованные пером картоны для битвы нагих людей, которую он должен был написать красками на стене. Равным образом нарисовал он картоны еще для нескольких картин с историями и даже начал писать их красками, но по какой-то причине они остались незаконченными.