Читать книгу - "Угрюм-река - Вячеслав Шишков"

– Что?.. Гм... Да, да. – Полусонный генерал очнулся, протер глаза, крякнул, попробовал голос: – Кха, кха! Что? Вы думаете? Гм...

Он вдруг почувствовал себя крайне обиженным, сразу вспомнил козла, как тот дважды ударил его в зад рогами, еще вспомнил он, как его чуть не насильно поволокли на медвежью облаву и как мертвый медведь обозвал его жуликом. И, наконец, эта пьяная речь богача, вся в закавыках, вся в недозволенных вывертах: то он преступник, то дьявол; это в присутствии-то самого губернатора... Ну, нет-с!.. Это уж, это уж, это уж... Гм... Да. Это уж слишком!

Генерал запыхтел, двинул одной ногой – действует, двинул другой – тоже действует, и попробовал встать. Оперся в стол пухлыми дланями, с трудом оторвал плотный отсиженный зад, весь растопырился, с натугой выпрямил спину, устрашающе выпучил глаза и, как кабан на задних ногах, куда-то пошагал.

– Подать его!.. Подать сюда! – упоенный всей полнотой власти, рявкал он. – Где хозяин? Подать сюда! Где его отец? Подать, подать, подать!.. Я вам покажу! Расследовать! Немедленно!.. Вы забыли, кто я? Где хозяин? Схватить, арестовать!.. Анфиса? Пресечь!.. Анфису пресечь. Я вам покажу медведя с козлом!

Пупкин, пристав, уездный исправник в замешательстве следовали за озверевшим генералом, блуждали глазами, во все стороны вертели головой, не знали, что делать. Тут генеральские ноги вскапризились, генерал дал сильный крен вбок, эполеты утратили горизонтальность, левая эполетина – к дьякону, к дьякону, к дьякону, и – оглушительный взрыв, будто рванула громами царь-пушка:

– Мно-о-га-я!! Ле-е-таааа!!!

Гулы и раскаты распирали весь зал, стены тряслись, гудели бокалы, гудело в ушах пораженных, оглохших гостей. Генерал прохрипел: «Что, что, что?» – посунулся прочь от взорвавшейся бомбы, зажал свои уши, колени ослабли, и – сесть бы ему на пол, но он шлепнулся в мягкое кресло, ловко подсунутое кем-то из публики.

Меж тем ошарашенный, всеми оставленный Прохор хотел войти в столовую, однако поглупевшие ноги пронесли его дальше. Скользя плечом по стене коридора, он миновал одну, другую, третью закрытую дверь и провалился в седьмую дверь – в волчью комнату. Он упал на волчий, набитый соломой постельник, рядом с посаженным на цепь зверем.

– Черт!.. Коньяку переложил, – промямлил Прохор Петрович. Но вдруг почувствовал, что чем-то тяжелым, как там, у Алтынова, его ударило по затылку. Он застонал, крикнул: – Доктор! – и лишился сознания.

Хор в пятьдесят крепких глоток пел троекратно «многая лета». Гости все еще находились под колдовским обаянием феноменального голоса дьякона: в их ушах стоял звон и треск, как после жестокого угара. Меж тем сметливый Иннокентий Филатыч успел сбегать в хозяйский кабинет и, вернувшись, ловко отвел в тень портьер-гобеленов опасного гостя – чиновника Пупкина.

– Прохор Петрович очень просил вручить вам, васкородие, вот этот подарочек. Не побрезгайте уж... – И он сунул ему в карман портсигар из чистого золота.

Пупкин опешил, но подарочек принял с развязной любезностью.

А Нина Яковлевна, оправившись после легкой истерики, атаковала оглушенного дьяконом генерала Перетряхни-Островского. Она повела его под руку к пустому креслу мужа и, наклонясь к уху низкорослого своего кавалера, говорила ему воркующим голосом:

– Какой вы милый, какой очаровательный. Я прямо влюблена в вас.

– Да... Хо-хо... Гран мерси, гран мерси. Но вы ж – богиня Диана. Нет, куда!.. Сама Психея должна быть у вас в услужении... – Генеральские ноги продолжали пошаливать: он спотыкался, наезжая золотой эполетой на Нину.

– Генерал, я уверена, вы не придадите значения этому... этой... этой выходке моего свекора, ведь он же психически тяжко...

– Да!.. Тут, знаете. Даа... Гм, гм... Тут, как бы сказать...

– Ну вот, мы и подплыли. Садитесь в кресло мужа, будьте хозяином пиршества. А я вашей милой Софи... Я знаю, я все, все, все знаю, – с игривой улыбкой загрозила она точеным мизинчиком. – Вы плут, ах, какой плут! Вы для женщин, я вижу, небезразличны...

– Хо-хо!.. Гран мерси, гран мерси, – поцеловал он ей руку взасос.

А она ему шепотом:

– Вашей Софи я припасла кой-какой сувенирчик: колье с бриллиантами.

Генерал браво поднялся, щелкнул шпорами и трижды самым изысканным образом чмокнул в ароматную руку Дианы. Но тотчас дал крен и шлепнулся в кресло.

– Премного рад за мою мерси... Гран Софи, гран Софи...

Тут молодая Диана, заулыбавшись глазами, зубами и всеми морщинками, подплыла к Приперентьеву. Считая его кровным недругом мужа, она усадила его рядом с собой.

– Здесь вам, милый мсье Приперентьев, будет удобнее...

А Иннокентий Филатыч что-то нашептывал Наденьке. Та улыбалась и, вспыхнув вся, жмурилась, строила глазки в сторону седого, мясистого, в черных усах губернатора.

Пир продолжался.

– Господа! – встала хозяйка с бокалом шампанского. – Мой муж захворал, с ним сейчас доктор. Знаете, бесконечные хлопоты по подготовке юбилейных торжеств, бессонные ночи, заботы, – страшно переутомился он. Ну и подвыпил, конечно. И сразу как-то ослаб. Уж вы извините, господа, что так вышло. Я предла... Я подымаю бокал за драгоценнейшее здоровье нашего почетного гостя, его превосходительства Александра Александровича. Ура, ура, господа!

Чокнулись – выпили. Музыка – налили.

– Господа! – поднялся русобороденький Пупкин. – Наш глубокоуважаемый Прохор Петрович – один из солиднейших деятелей нашей великой страны. Его незапятнанные совесть и честь общеизвестны... (Тут Рябинин и Сахаров крякнули, а Иннокентий Филатыч чихнул и весело выкрикнул: «Вот правда, вот правда!») Его коммерческий гений тоже на большой высоте. Но Прохор Петрович, при всех своих деловых положительных качествах, наделен еще изумительным даром слова. Его прекрасная, вся в ярких сравнениях речь, произнесенная с величайшим пафосом в жесте и слове, могла бы служить блестящим образцом для любого оратора... – Пупкин говорил горячо и красиво, время от времени хватаясь рукой за карман с золотым портсигаром.

Чокнулись – выпили, музыка – налили. И сыпались тосты за тостами. Шампанское лилось рекой, как в сказке. Дважды пытался подняться с ответным тостом и бравый генерал Перетряхни-Островский, но сделать это ему никак не удавалось.