Читать книгу - "Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин"

Крыленко заявил, что у советской власти три врага:

— Первый враг — внешний. Он не опасен, с ним будет заключено перемирие. Второй враг — голод, о предотвращении которого заботится правительство народных комиссаров. Третий враг — контрреволюционный командный состав, возглавляемый корниловцем Духониным. С ним будет самая жестокая борьба!

13 ноября Крыленко отправил троих парламентеров, которые свободно говорили по-немецки и по-французски, для переговоров с немцами. Сам он находился в окопе и видел, как парламентеры перешли через линию фронта и вручили немцам документы, подписанные народным комиссаром по военным и морским делам и главнокомандующим Крыленко.

14 ноября в начале первого ночи командование немецких войск на Восточном фронте дало согласие немедленно вступить в переговоры о перемирии.

Договорились, что переговоры начнутся в городе Брест-Литовске, где располагалась ставка командующего немецким фронтом. Время начала переговоров — 19 ноября в полдень.

Немцы любезно предоставили советской делегации поезд, чтобы она могла прибыть в Брест-Литовск вовремя.

Крыленко потребовал от Ставки приказать всем войскам немедленно прекратить перестрелку по всей линии фронта: «Я требую, чтобы с момента подписания перемирия ни одна пуля не просвистела в сторону противника. Я требую, чтобы условия заключенного договора исполнялись свято. Всякий, кто бы ни был, от генерала до солдата, кто осмелится нарушить мой приказ, будет немедленно предан на месте революционному суду».

Ставка отказалась выполнить его распоряжение.

Генерал Духонин сообщил союзническим военным миссиям: «Со своей стороны, до решения вопроса о перемирии и мире полномочной центральной правительственной властью в согласии с союзными державами я приму все доступные для меня меры, дабы не нарушить союзных обязательств».

14 ноября Крыленко издал приказ, который объявлял Духонина врагом народа «за упорное противодействие исполнению приказа о смещении и преступные действия, ведущие к новому взрыву гражданской войны». Поезд Крыленко с солдатами Литовского полка и моряками-балтийцами двинулся в сторону Могилева.

17 ноября Духонин связался с помощником главнокомандующего армиями Румынского фронта генералом от инфантерии Дмитрием Григорьевичем Щербачевым (фактически он и распоряжался войсками, потому что формально союзные державы поручили командовать фронтом румынскому королю Фердинанду I, чтобы сделать ему приятное) и предупредил: «Крыленко выслал на Ставку три эшелона матросов, около трех с лишком тысяч человек».

Духонин пожаловался на то, что надежды задержать матросов у него немного, потому что настроения войск непонятны, но «на бескровную сдачу Ставки я пойти не могу» («Военно-исторический журнал», 2001, № 11).

Генерал Щербачев предложил перенести Ставку в Киев, подальше от большевиков, выразил готовность послать войска на помощь, но выразил сомнение в том, что они успеют прибыть быстро. Духонин сообщил, что переговоры с Центральной радой ведутся, но украинские власти выставят какие-то условия, которые, возможно, окажутся невыполнимы.

Духонин прямо спросил Щербачева:

— В том случае, если бы я выбыл из строя, я буду просить вас принять на себя обязанности главковерха. Могу ли я на это рассчитывать?

На Румынском фронте позиции большевиков были слабы, войска фронта по-прежнему подчинялись командованию и представителям Временного правительства. Щербачев ответил:

— Я уверен, что все будет благополучно… Со своей стороны исполню все, что вы укажете.

В ночь с 18-го на 19 ноября Духонин провел совещание, на котором решили перевести Ставку в Киев. Но Центральная рада ответила отказом, заявив, что Киев «мало пригоден по техническим условиям».

Утром 19 ноября Духонин распорядился освободить всех генералов, которые были задержаны по обвинению в участии в корниловском выступлении, и отправил одного из своих офицеров — полковника генерального штаба Павла Кусонского в Быхов, где арестованных держали в здании женской гимназии.

Кусонский доложил генералу Корнилову:

— Через четыре часа Крыленко с эшелоном матросов приедет в Могилев, который будет сдан без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов.

Духонин спас своих товарищей по оружию, но погубил себя. Они бежали, он остался. Если бы Корнилов, Деникин, Марков и другие генералы попали тогда в руки Крыленко, Добровольческая армия, вероятно, вообще бы не возникла.

Николай Николаевич Духонин оказался во враждебном окружении. Когда Крыленко уже приближался к городу, 19 ноября, Военно-революционный комитет Могилева заявил, что «признает единственно законным и народным, выдвинутым самой революцией Верховным главнокомандующим русской армии комиссара ныне существующего правительства прапорщика Крыленко».

Никто не пришел на помощь Духонину. Охранявший Ставку батальон георгиевских кавалеров тоже перешел на сторону ревкома. Духонину было объявлено, что он помещается под домашний арест. Он не хотел устраивать братоубийственного сражения между солдатами российской армии и приказал находившимся в Могилеве ударным батальонам покинуть город.

Духонин горько сказал:

— Я имел и имею тысячи возможностей скрыться. Но я этого не сделаю. Я знаю, что Крыленко меня арестует, а может быть, даже расстреляет. Но это смерть солдатская.

Смещенного генерала держали под арестом в салон-вагоне главнокомандующего. 20 ноября эшелоны Крыленко прибыли на станцию Могилев.

«Судьба Духонина была решена. Дальнейшее известно. Духонин был растерзан… Ставка взята, и весь технический аппарат командования был в руках новой власти», — удовлетворенно писал в своих воспоминаниях Крыленко.

Произошло это так. Вечером 20 ноября собравшиеся на станции солдаты и матросы потребовали, чтобы Духонин вышел к ним. Он вышел, и озверевшая толпа бросила генерала на поднятые штыки.

Крыленко предпочел не противиться «народному гневу».

В тот день он, правда, подписал обращение ко всем солдатам и матросам:

«Товарищи! Сего числа я вступил в Могилев во главе революционных войск. Окруженная со всех сторон Ставка сдалась без боя. Последнее препятствие к делу мира пало.

Не могу умолчать о печальном акте самосуда над бывшим Главковерхом генералом Духониным — народная ненависть слишком накипела…

Товарищи! Я не могу допустить пятен на знамени революции, с самым строгим осуждением следует отнестись к подобным актам. Будьте достойны завоеванной свободы, не пятнайте власти народа».

Писатель Георгий Адамович вспоминал в эмиграции, как в 1918 году на литературном вечере в Москве поэт Владимир Пяст прочитал стихотворение об убийстве генерала Духонина. Причем сделал это в присутствии наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского.

«В стихотворении, — вспоминал Адамович, — говорилось о Крыленко, и кончалось оно строчками, которые Пяст прочел сквозь зубы, с ненавистью в упор глядя на Луначарского: