Читать книгу - "Вожди и заговорщики - Александр Шубин"

Кто они такие, чтобы учить его марксизму. Троцкий, уставший от напоминаний о его меньшевизме, решает напомнить партии о прошлом своих гонителей. Истинной проверкой революционеру является не лояльность вождю, а сама революция. Самое важное — кто как вел себя в Октябре 1917 г.

В это время как раз выходил в свет очередной том сочинений Троцкого, в котором были собраны его статьи 1917 г. В предисловии к этому тому «Уроки Октября» он изложил свой взгляд на события Октябрьского переворота. Троцкий не стал лакировать историю событий, цинично изложив механизм заговора так, как он ему виделся. Это был хороший повод и для того, чтобы напомнить партии предысторию революции, которая стала превращаться в оружие партийной борьбы.

В «Уроках Октября» организатор Октябрьского переворота напомнил о том, что так гордящиеся своим большевизмом и ленинизмом Каменев и Зиновьев были против свержения временного правительства. В решающий момент лидеры «старой гвардии», «чудовищно недооценивая силы революции»,^[126] повели себя как меньшевики, а бывший меньшевик Троцкий (в тот момент председатель Петросовета) сыграл в организации переворота даже большую роль, чем сам Ленин. Напоминая своим противникам об их неблаговидном (с большевистской точки зрения) прошлом, Троцкий пытался принудить их прекратить поток обвинений самого Троцкого в былом меньшевизме: «изучение разногласий ни в каком случае не может и не должно рассматриваться как направленное против тех товарищей, которые проводили ложную политику»^[127]. Но он добился обратного эффекта.

Репутация Зиновьева и Каменева была серьезно подорвана. Члены «руководящего коллектива» были возмущены ходом Троцкого. Хотя первыми к теме прошлого стали обращаться противники Троцкого, таких резких разоблачений они не допускали. Теперь против Троцкого был выброшен весь возможный компромат, в дело пошли архивы Ленина, которые как раз разбирал Каменев при подготовке собрания сочинений вождя. Были опубликованы письма Ленина и Троцкого с оскорблениями друг друга в период их вражды в 1912–1916 гг. В них Ленин называл Троцкого «иудушкой», а Троцкий Ленина — профессиональным эксплуататором отсталости в рабочем движении.

В этой «литературной» дискуссии противники Троцкого решили воспользоваться случаем, чтобы скомпрометировать его именно как теоретика, доказав, что троцкизм является течением, враждебным ленинизму.

Откуда и недоверие к лидерам большевизма, их дискредитация, которой занялся бывший меньшевик Троцкий? Сталин выводит из его меньшевистских корней терпимость к разногласиям, противостоящую искомой монолитности: «Троцкизм есть недоверие к большевистской партийности, к ее монолитности… Троцкизм в области организационной есть теория сожительства революционеров и оппортунистов, их группировок и группировочек в недрах единой партии»^[128].

Понимая, что организационный перевес на стороне его противников, Троцкий не отвечал, хотя и готовил материалы для ответа. Троцкий отмежевывается от «нескромного» утверждения, что «будто Ленин или большевистская партия пришли к „моей“ формуле революции, убедившись в ошибочности собственной формулы»^[129]. Но его противники не желали останавливаться на признании «сходства» идей Троцкого и Ленина, они доказывали их принципиальное различие. В резолюции пленума ЦК, завершившего эту дискуссию, «перманентная революция» была охарактеризована как «стремление перескочить через крестьянство»^[130]. Неверие Троцкого в идеологическое прикрытие, которое использовал Ленин в борьбе против крестьян в период военного коммунизма, было использовано старыми большевиками, чтобы представить «перманентную революцию» антибольшевистской теорией. Сокрушая «перманентную революцию», Сталин утверждает: нельзя рассматривать Октябрьскую революцию «как нечто пассивное, призванное лишь принять поддержку извне»^[131]. Но, разоблачая «перманентную революцию», Сталин опасно приблизился к своему собственному прегрешению: «никто из большевиков не помышлял о немедленном захвате власти на другой день после февральской революции…»^[132] Действительно, Ленину пришлось добиваться выдвижения лозунга «Вся власть Советам!» вопреки сопротивлению Каменева и Сталина. Троцкий не воспользовался этим просчетом. В «литературной дискуссии» он вел себя пассивно, надеясь на будущее изменение соотношения сил. Впрочем, как справедливо отметил О. Назаров, «как бы Троцкий себя ни вел, а в итоге неизменно его поведение изображалось как направленное против РКП»^[133].

Оскорбленный Зиновьев и ленинградская организация требовали исключения Троцкого из партии. Сталин возражал: «Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развернутая идейная борьба против возрождающегося троцкизма»^[134]. Исключение Троцкого из партии не решало проблему — в партийном руководстве оставались тысячи его сторонников, которых в этот момент не в чем было обвинить. Исключить Троцкого и оставить его сторонников означало повести дело к расколу партии, усилить симпатии к опальному вождю, дать важные козыри оппозиции.

Задача Сталина облегчалась еще и тем, что Троцкий охладел к военной деятельности — в условиях мира она потеряла динамичность, стала не так интересна Троцкому. Он хотел заняться индустриализацией. К тому же Троцкий хотел успокоить лидеров партии, доказать им, что он не собирается использовать против них силу армии. 15 января 1925 г., в условиях травли в прессе, Троцкий подал в отставку с поста наркомвоена и председателя Реввоенсовета. Пленум ЦК, проходивший 17–20 января, обсудил поведение Троцкого. Теперь его взгляды характеризовались как разновидность меньшевизма (а это в России было политическим преступлением). Троцкому напомнили не только о его меньшевистском прошлом, но и о двух дискуссиях, где он выступал против Ленина (о Брестском мире и о профсоюзах). Этим «подставился» и Бухарин, который тоже спорил с Лениным в этих дискуссиях.

Опровергая обвинения Троцкого в меньшевизме, его друг и единомышленник Х. Раковский говорил на пленуме: «мы выдаем себя, если мы Троцкого оставляем в Политбюро, оставляем его в ЦК, то, значит, это потому, что все мы глубоко убеждены в том, что Троцкий — большевик»^[135].