Читать книгу - "«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев"

Обшаровка донимала нас не только паразитами, но и голодным «заповским» пайком. Не показался бы он нам таким скудным, если бы не воровали работники продотдела и особенно повара. В этом я однажды убедился сам. Будучи дежурным по столовой в ночное время, поймал старшую повариху, которая пыталась вынести из столовой ведро пшенной каши. Постоянное ощущение голода вынудило меня однажды пойти на рынок и попытаться выменять последние вещи на что-нибудь из продуктов. Вскоре у меня в руках оказался колобок деревенского сливочного масла размером с хоккейный мяч. По дороге домой прикинул, на сколько дней мне его хватит, если в день буду съедать по пятнадцать граммов.

Не удержавшись от соблазна, решил попробовать на вкус – какое оно? Масло понравилось. Не удержавшись и понимая, что срок его сохранности всецело зависит только от меня, решил еще немного попробовать, но только не откусывать небольшой кусочек, а слизнуть так, как слизывают мороженое. И на этот день буду считать норму съеденной. Пройдя некоторое расстояние, захотелось снова посмотреть на не дававший покоя шар. Дай, думаю, лизну еще разок в счет уже завтрашнего дня. И так, раз за разом, понимая, что не могу сдержать себя, продолжал слизывать кусок. Пока дошел до казармы, от масла ничего не осталось, а главное – я не почувствовал насыщения.

Длительный перерыв в полетах, вызванный отсутствием летной погоды, требовал восстановления летных навыков у инструкторского состава, особенно у рядового, недавно начавшего свою работу. В конце января 1943 года во время такого тренировочного полета погиб инструктор. В тот день я был в стартовом наряде и стоял стартером рядом с посадочным «Т». Поэтому его полет наблюдал от начала до конца. Катастрофа произошла по вине летчика. Перед взлетом он не установил триммер руля высоты во взлетное положение. Самолет после отрыва сразу круто, словно на петлю Нестерова, полез вверх. Неприятно было все это видеть. Мы сразу поняли, что летчик и самолет доживают последние секунды.

На высоте 50–70 метров машина на какой-то миг зависла, затем резко свалилась на крыло и, круто опуская нос, стала пикировать под углом 40–50 градусов. Примерно в 80 метрах от «Т» ударилась о землю. В момент удара летчика с оторванной головой выбросило из кабины. Она лежала в нескольких метрах от полуразрушенной кабины в шлемофоне, из-под которого просматривался окровавленный подшлемник. На меня этот подшлемник почему-то подействовал особенно неприятно. После этого случая я до конца своего пребывания на летной работе никогда не надевал подшлемника.

При ударе о землю самолет разрушился на отдельные части. Отлетевшая хвостовая часть – стабилизатор с рулями высоты и руль поворота – имела незначительные вмятины в консольных частях. Триммера вообще не были деформированы. РВ, на который все прибывшие к разбитой машине сразу же обратили внимание, был полностью отклонен на кабрирование. Во время удара самолета о землю он сам по себе в такое положение встать не мог. Червячная катушка с остатками троса на ней и тяга от нее к триммеру остались на своих местах в полной сохранности. Выбранный на ней трос явно показывал на его отклонение из кабины, для которого требовалось сделать много оборотов.

После гибели школьного инструктора Качанова и курсанта Белецкого на СБ это был второй случай гибели людей на моих глазах. Произошло это вследствие недостаточных навыков в работе с триммером руля высоты. За летную работу у меня тоже было несколько случаев взлета с неустановленным триммером РВ во взлетное положение. Во всех случаях я не терялся и понимал, почему начиналось сильное давление на штурвал. Как только чувствовал такое состояние, то еще на разбеге быстро устанавливал триммер в необходимое положение, и взлет проходил нормально.

Первый такой случай произошел у меня еще в период обучения в Балашове на СБ. Может возникнуть вопрос: почему не выправил положение самолета погибший летчик и не сделал это так, как, допустим, я. Дело вроде бы не сложное. На самом деле все не так просто. Это связано с психологией человека.

Взлет, особенно его первая стадия, является ответственным моментом пилотирования, при котором летчик максимально напряжен. Все его внимание сосредоточено на работе двигателя, выдерживании направления взлета и других элементах. С самого начала обучения летному делу молодому пилоту внушается, что на взлете ни в коем случае нельзя убирать левую руку с сектора газа. С чем это связано, я уточнять не буду, отмечу лишь, что действительно так делать нельзя. Но иногда обстановка такова, что ты оказываешься перед выбором, что в этот момент сделать лучше – выполнять инструкцию и не снимать руку с сектора газа или пойти на ее нарушение.

В этом случае летчик должен быстро понять, что является более важным. Критерием оценки является жизнь. Ошибку при этом необходимо исправлять без промедления, мгновенно, как автомат. Замешкаешься – будет поздно. Быстрые действия могут быть достигнуты только отличной тренировкой, знанием кабины и всех органов управления самолетом. Погибший, по всей вероятности, не обладал соответствующими качествами и к самостоятельному полету не был как следует подготовлен. В этом повинны в первую очередь его непосредственные командиры, допустившие его к полету.

Погибшего я немного знал. Это был дисциплинированный летчик, лейтенант. Всегда аккуратно одетый, подтянутый, исполнительный. При всем этом бросалось в глаза его почти откровенное проявление по отношению к переучивающемуся составу высокомерия, надменности, зазнайства. Зазнайство, как известно, мало кому идет на пользу. Видно, и ему оно не пошло на пользу. Никаких документов, анализирующих летное происшествие, до нас не доводилось. О причине катастрофы из руководящего состава никто и словом не обмолвился, словно ее и не было. Замечу: во время войны до нас очень редко доходили документы по летным происшествиям в частях ВВС. Как нам казалось, случаи гибели людей в авиакатастрофах в большинстве списывались на боевые потери.

На качественное выполнение полетного задания влияет, как я упоминал, психологическое состояние летчика, от которого зависит его напряженность. Чем больше он напряжен, тем быстрее утомляется, утрачивается быстрота реакции, становятся более скованными действия. А этого у летчика не должно быть. Не знаю, какое настроение было у погибшего, но на некоторых, особенно молодых, при овладении новым типом самолета психологическое настроение на выполнении полета сказывается. В какой степени это касалось лично меня?

Я всегда настраивался так, что полет выполню нормально. Старался не обращать внимания на разные слухи, которые нередко пускали отдельные летуны, побаивавшиеся вылетать на новом типе самолета. Слухи обычно бывали преувеличенными. Наговорят, бывало, такого, что хоть в самолет не садись. А потом, когда уже освоится, смотрит на него, как на простую машину, будто она никогда не казалась строгой и серьезной.

Ил-2 стал четвертой машиной, на которой мне предстояло учиться летать. Первый ознакомительный полет на спарке со мной выполнил командир звена Балашов, но его пришлось завершить раньше времени. В пилотажной зоне застучал мотор. Причиной стука явился обрыв выхлопного клапана правого блока цилиндров. Этот полет был для меня первым после окончания учебы в школе и последним в Обшаровке. За четырехмесячное пребывание там только один день оказался полностью летным и несколько ограниченно летных, во время которых мне по разным причинам полетать не удалось. Длительное пребывание в Обшаровке оказалось пустым времяпровождением. В начале марта 1943 года полк снова перебазировался на аэродром Зорька под Чапаевском. Там мы разместились всем составом в одной большой землянке. До нас в ней находился другой полк. После переучивания и получения новой техники он улетел на фронт. Нам предстояло то же самое.